Дмитрий Кустуров - Сержант без промаха
Видя, что бронепоезд не собирался идти вперед, бойцы стали закидывать его гранатами, стараясь попасть в неприкрытый зад. Это помогло. Скоро бронепоезд, не сумев высадить десант, дал задний ход и, как бы нехотя, медленно уполз.
Фашисты, во время поединка с бронепоездом удравшие в кусты, вновь начали поднимать головы. Подпустив ближе, автоматчики с ними расправились быстро. "Пора и атаковать", — подумал Федор и с криком "Ура!", стреляя на ходу, бросился вперед. Фашисты от стремительной атаки ушли в лес. Взвод прошел метров полтораста, пока снова не усилился огонь противника.
Сосед слева также хорошо продвинулся вперед и расположился за небольшим холмиком. Третий взвод роты только что переходит железнодорожное полотно. Федор, успокоившись, пересчитал своих — их было пятеро. Нет того парнишки. Он пал еще у бронепоезда. Всего потерь у отделения — три человека. Два других отделения взвода почему-то оказались в метрах ста левее.
— Эх, теперь отдохнем малость. — К Федору приполз Хохлов. Лицо серое от усталости. — Что это ты? Опять окоп копаешь?
— Чуток углубить надо.
— Ну, давай. Я пойду в ту воронку, посплю…
— Я тебе дам «посплю»!
— Глаза так и слипаются… Ведь третьи сутки глаз не смыкаем…
— Смотри! Как бы фашист не отправил тебя в вечный сон!
Хохлов выругался и пополз к воронке.
Федор, хоть и ругал Хохлова, сам стал впадать в дремоту. Веки у него такие тяжелые и не поддаются его воле. Все же он копал, копал и дремал. Кто знает, сколько времени так прошло — вдруг около него взорвался снаряд. Придя в себя от сладкой дремоты, Федор увидел, что поле опять заполнили фашисты. Пули свистели над ухом, как стая птичек. Федор кликнул своих никто не отзывается и не шевелится. Подполз к Хохлову и толкнул его в бок:
— Немцы идут! Иди, буди остальных!
Фашисты подошли совсем близко, но прекратили огонь два крайних немецких автоматчика, дабы не бить по своим. Это подбодрило автоматчиков, и они стали бить смелее и сильнее, пустили в ход гранаты.
— "Фенькой"! «Фенькой» их! — Кричал Хохлов.
Сильный огонь вновь заставил фрицев «нюхать» землю. Федор, войдя в азарт, стрелял в немцев без остановки:
— Ну, кто там следующий! На! На!
В таком состоянии его дернул Хохлов за локоть:
— Федя…а-а, диск тю-тю…
— Тьфу! Иди собери с убитых!
— Слушаюсь… Слушаюсь, товарищ командир. — Хох лов, испуганно поглядывая на Федора, отполз назад.
— Эй, братцы, огня, огня давайте! — Выкрикивал Федор.
Огонь пятерых автоматчиков свое сделал. Пыл немцев быстро угас и они отползли в свой лес. Вот тут-то надо было бы идти вперед, да силенок маловато. В эти дни от артиллерийского огня и бомбежки тем и спасаются, что держатся как можно ближе к пехоте противника. Нельзя нарушать это золотое правило. Федор пополз к своим. Посоветовавшись, решили отправить связного к командиру роты.
Как только ушел связной, оставшиеся четверо стали собирать диски и гранаты. Бобров принес даже целехонький немецкий пулемет и сумку к нему, доверху набитую коробочками. Затем "заморили червячка" сухарями, из чьей-то фляги попили по несколько глотков воды.
— Не жизнь, а малина, — удовлетворенно сказал неугомонный Хохлов.
— Давай поспим по очереди? — предложил кто-то.
"Конечно, так будет лучше, а то скоро и концы отдашь…" Начали было засыпать, как послышался рев моторов, заглушая шум боя. "По окопам!" успел крикнуть Федор и сразу в ушах просвистел вой падающих бомб. В следующий миг земля дрогнула и застонала от сильных и густых взрывов. Все вокруг грохотало и рушилось, неприятно теплые волны, вихрем сталкиваясь меж собой, давили, швыряли, оглушали… Неба как не бывало — кругом черно-красный кошмар. Густая пыль и горько-ржавый запах, не давая дышать, лезли в рот и нос…
Когда прошел кошмар бомбежки, Федор, уткнувшись лицом в землю, лежал на дне окопа. Это он понял ощупью, обшарив вокруг себя руками. Он пошевелил плечами, пытаясь встать на колени, приподнял голову, оттолкнулся руками, разогнул спину. Наконец, голова его вылезла на свет.
Кто выбрался сам, кого откопали. К счастью, все были живы.
КРАСНЫЙ БЛОКНОТ
Бойцы лежат в подвале. Сверху доносится шум боя. Все спят. Кто прислонился к стене, кто забился в угол, кто положил голову на колени друга — каждый устроился как смог. Только Федор не спит, сидит с красным блокнотом в руках. Это блокнот Хохлова. Весь исписан изречениями, цитатами, стихами… Хохлов, наверное, был поэтом… «Был»… Он погиб днем раньше, здесь же, в доме, в подвале которого они сейчас отдыхают. Ему осколок прорвал живот, и умер он мучительной смертью. "Федя, друг, застрели меня, видишь, как я мучаюсь… Ма-ма…" — хрипел он. Неприятная тошнота до сих пор стоит в горле у Федора. Какие же люди погибают!.. Хохлов любил шутку, всякие курьезы, любил высмеивать, притом очень едко. На фронте шутка и смех нужнее, чем в мирной жизни. Острое слово солдата подстегивает, всякая шутка отвлекает его, она для солдата — эликсир настроения.
Когда автоматчики все остались живы после той памятной неистовой бомбежки, Хохлов, сидя по шею в земле, сначала поковырял в ушах, неистово замотал головой, затем сделал вид, будто улыбается, и, шевеля губами, начал креститься. Что он там говорил, никто, конечно, не слышал, но все заулыбались. Потом он рассказывал, что благодарил фрица за столь чудную баню, чем очень развеселил всех бойцов, и те пообещали устроить немцу не менее приятную баню и полоснуть его грязную спину автоматной очередью.
В тот же день, когда Федор и его друзья попали под бомбежку, 13 августа, 1243-й полк отбил три контратаки и уничтожил 350 фашистов. А вечером в сумерках две роты автоматчиков под поддержкой минометного огня и танков отбили у противника Ржевский лес. В отместку враг обрушил на них шквал артиллерийского огня. Под утро от всего Ржевского леса, занимавшего 25 квадратных километров, остались лишь черные, обугленные стволы деревьев. По всему лесу пылали островки пожаров. Дым валил черной тучей, его едкий запах заполнял окопы, забивая нос и легкие. В окоп, где устроился Федор, упал камешек. Догадавшись, что камешек летит от Хохлова, пополз к нему. Тот откуда-то раздобыл чайник и вскипятил в нем чай.
— На, пей чай. Легче будет переносить вонь фашист скую. — Сказал Хохлов, наливая для Федора чай в флягу. — Поддал же немец жару! Видать, ни единой живой души в лесу не оставил. Хорошо, что мы у него под самым носом… Как думаешь, вот-вот припрет, наверно? Тогда, братец, считай, что это у нас последнее чае питие. А? Эх, докторшу «Катюшу» бы позвать… Она, милая, быстро бы их успокоила.
