Георг Конрат - Немецкие диверсанты. Спецоперации на Восточном фронте. 1941–1942
– Вилли! – Она буквально сорвала его со стула и, набросившись на него, стала целовать, все время повторяя одно и то же: – Вилли! Вилли! Вилли! Боже мой! Да ты стал настоящим мужчиной, вот почему твоя сестра не узнала тебя!
Я чувствовал себя смущенным. Потом Вилли представил меня, и на какой-то момент мне показалось, что сейчас его тетя обнимет и меня, но вместо этого она взяла нас за руки и повела на кухню.
– Вы, мальчики, должно быть, жили впроголодь! На вас же нельзя смотреть спокойно – кожа да кости!
Она ставила на стол еду до тех пор, пока там не осталось места. Но самое главное, вся еда была приготовлена по-домашнему, и за три последних долгих года мы не ели ничего вкуснее. В Германии не принято расспрашивать у кого бы то ни было, что он делал, чем занимался, и поэтому тетя Вилли не задавала нам никаких вопросов. Поставив банку с пивом на стол, она просто сказала:
– Сейчас даже пиво не такое, как раньше, но я нашла для вас то, что получше. Надеюсь, оно понравится вам.
Вилли пил пиво с самого детства, чего нельзя было сказать обо мне. Я не любил его горький вкус и выпил только один стакан, оставив все остальное Вилли. Когда мы уходили, его тетя почти рыдала и требовала, чтобы он скоро вернулся и обязательно со мной. Перед нашим приходом снова вышла девушка, и ее мать объяснила ей, кто такой Вилли.
– Всего три года назад вы играли вместе, и тебе должно быть стыдно, что ты даже не узнала своего кузена. – Она погрозила пальцем всем нам троим: – Как же вы быстро вырастаете.
Мы попрощались и ушли.
На обратном пути в лагерь Вилли нарушал все дорожные правила, но обошлось без неприятностей.
Весь оружейный арсенал был выстроен перед казармами, и ребята чистили и натирали до блеска пушки. Ко мне подошел Фукс.
– Георг, эти идиоты из штаба, – произнес он, – целых два часа выясняли, где ты. Я сказал, что ты поехал проверять новую машину, так что им нечего было ответить.
Вилли предложил подвезти меня, и я сел в машину с видом генерала. Мы подъехали, и один из охранников, подлетев, открыл дверь. Выйдя, я спокойно направился к штабу.
Услышав рявканье, я сразу понял, что это голос бригадного генерала.
– Черт бы вас побрал! – прорычал он. – Теперь здесь не будет покоя! Цистерны заправлены горючим, боеприпасы укомплектованы, войска готовы к отбытию, а я не представляю, где вы можете находиться. – Он смотрел на меня бешеными глазами. – В Восточной Пруссии проходят маневры, да и не только там, но и повсюду. Именно поэтому мне передан приказ собрать вас и переправить в Погеген, где вы доложите о своем прибытии командиру бронетанковой дивизии СС в «Гроссдойчланд».
– Чей приказ? – задал я вопрос.
– Приказ от фюрера из Рейхсканцелярии.
– Мы отправляемся поездом?
– Нет! – снова заорал он. – Все составы перегружены солдатами. Вам предстоит добираться самостоятельно. – Он протянул мне бумагу, и я прочитал:
«Вы перейдете русскую границу и там доложитесь командиру дивизии «Гроссдойчланд». Это место их расположения.
17 июня, 1941.
Адмирал Канарис».
Погеген находился в восьмидесяти милях от Пиллау, и мы должны были добираться туда своими средствами. В каждом из отрядов имелась полевая кухня и собственные средства передвижения, и нам приказали немедленно отправляться в путь. Прибежав к ребятам, я рассказал обо всем, что их очень удивило. Тем не менее в течение часа все были абсолютно готовы. Хотя я и старался не думать, все же в мозгу свербела одна и та же мысль: «Если это опять академия, другая школа, я умру».
Я все еще находился в задумчивости, когда появился Вилли и сказал, что группа в сборе и готова к марш-броску.
Вместе с ним мы вышли на улицу. Зрелище, открывшееся нам, впечатляло. Длинные стволы пушек, установленные под углом пятьдесят градусов, были настроены отразить любую атаку. Все было доведено до совершенства, и отполированный металл сверкал на солнце.
– Ты поедешь на машине во главе отряда? – спросил Вилли.
– Нет. Я думаю забраться на пушку, стоящую впереди. Когда мы будем выезжать через ворота, я гордо распрямлю плечи, и будь уверен, эти старые индюки запомнят меня именно таким.
Мы медленно тронулись. Тяжелую артиллерию не следовало перевозить на скорости выше чем тридцать километров в час, и нам дали приказ держаться края дороги, чтобы другие автомобили могли двигаться свободно. В первый день мы проделали путь лишь в пятьдесят миль, а ночью въехали в сосновый бор и разбили там лагерь. Сосновый запах, чистый воздух. И никто там не мог дать нам по носу и оскорбить, указав на то, что даже крысы соображают лучше, чем мы. У нас не было ни палаток, ни матрасов, но зато имелись спальные мешки, и впервые мы спали под открытым небом. Только совы тревожили нас своим оханьем и охранники, прохаживающиеся по кругу и переговаривающиеся между собой. Сейчас мы были простыми солдатами, и именно такой мне представлялась военная жизнь.
К семи часам следующего утра мы уже снова были в дороге. В полдень проехали мой дом, но не остановились. На каждом участке пути мы встречали людей, которые глазели на нас. Никогда раньше они не видели столько войск, сколько за последние дни. Мы были лишь одним отрядом из огромного их числа. Мужчины, работавшие в полях, поднимали головы и смотрели на нас, а женщины брали детей на руки и указывали им руками на пушки. Вглядываясь все пристальней, я пытался разглядеть в толпе кого-нибудь из знакомых, но не видел никого. На другой стороне реки нас остановила военная полиция, охраняющая территорию, прилегающую к полю. У каждого из патрульных была собака на цепи. Они строго спросили, кто командир этой части. Вилли высунулся из машины, показывая на меня, и, когда они направились в мою сторону, мне пришлось спуститься со своей пушки. Мы удалили все опознавательные знаки со своей формы, и поэтому, увидев пустой китель, старший из полицейских взглянул на меня ничего не выражающим взглядом.
– Продолжайте так же внимательно нести службу, – произнес я грубоватым тоном.
Они переглянулись и, толкнув друг друга локтями, объяснили, что они здесь для того, чтобы указать нам маршрут дальнейшего следования в штаб «Гроссдойчланд».
Мне стало любопытно, что общего мы имеем с СС. Хотя они тоже служили Гитлеру, но цель их обучения была совсем другой, нежели наша. Их учили, оказываясь лицом к врагу, идти до конца, не сдаваясь. «Смерть за Родину!» – таков был их девиз. И в то время как мы представляли засекреченные войска, они, наоборот, были лицом германской армии, примером для остальных, на кого нужно равняться. Я уважал их, но одновременно недолюбливал.
Следуя за солдатами военной полиции, мы двигались по узкой тропинке, но вместо остановки в Погегене, как мы ожидали, они провели нас прямиком к приграничной территории. Я ощущал себя каким-то дезертиром, пока не понимал, куда мы движемся. К тому моменту, когда мы въехали в лес, находившийся в трех милях от границы, я уже стал не на шутку беспокоиться. На протяжении нашего пути мы видели сотни танков, тяжелую вооруженную артиллерию и миллионы пехотинцев, и вопрос, который вертелся у меня в голове, имел два ответа: или мы нападаем на Россию, или защищаемся от нее. Воздух охраняли патрульные самолеты. Мы были еще совсем мальчишками и от восторга и предвкушения чего-то нового почти потеряли голову. Я видел Вилли, сидящего в машине на переднем сиденье, его голова крутилась во все стороны, так что создавалось впечатление – еще немного, и она отвалится. Да и все остальные ребята вели себя точно так же.
