Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
Мы принесли с собой коробку шоколадных конфет для двенадцатилетней дочери Кэнди. Она еще делала домашнее задание, ребенок в очках, и появилась лишь на минутку. Очки — символ интеллектуальности; редко когда студенты и студентки их не носят. Они кишат кругом на улицах и площадях, не в форме, однако все одинаково одетые в белую рубашку и темно-серые брюки, девушки точно в таких же блузках и юбках. Позавчера я остановился перед одним из входов в университет, тоже хорошо охраняемым. Получил представление об астеническом типе филиппинца и его вариантах. Гипертрофированный рост интеллектуалов выглядит здесь особенно тревожным. Перспективы на получение должности неблагоприятны.
А вот недостатка в handicraft[116] еще нет, ибо за то время, пока мы вместе сидели за аперитивом, периодически появлялись три одетых в синее полотно служанки и предлагали лакомства. На кухне между тем тоже, должно быть, что-то готовилось; через два часа нас провели к столу, богато уставленному закусками.
Хозяйка дома была так любезна, что перевела мне китайскую надпись, изображенную на стенном панно, или, скорее, передала ее содержание. В этой надписи мне особенно понравился иероглиф, означающий «середину».
Мистер Харт является представителем пароходной компании, его нам порекомендовал Вернер Трабер. Он интересуется историей, специализируется на Первой мировой войне и, как шахматист каждый ход классической партии, знает развертывание армий к битве на Марне. Он говорит низким голосом, и мы не раз за вечер услышали «World War One».
В числе гостей был полковник Смит, американский военный атташе. Карьера этих офицеров напоминает карьеру римских легионеров императорской эпохи, которым приходилось нести службу то в Германии, то в Сирии или Северной Африке. Прозвучали Гейдельберг, Формоза, Чикаго и другие места. Полковник более трех лет пробыл в Маниле в японском плену — на день выдавалась горсть риса, и на этом баста; в таких условиях умерли бы с голоду, когда бы во время работ на болотах основательно не подкрепляли себя травами и вредными насекомыми.
Везде, где бы ты ни встречался с людьми сегодня, создается впечатление, что авантюрных биографий не только прибавилось, но они стали правилом. Тут человек моего поколения находил больше, чем ожидал и мог переварить; его жажда деятельности утолялась сверх меры.
МАНИЛА, 27 ИЮЛЯ 1965 ГОДА
Двое суток беспрерывный тропический ливень мешал нам сойти на сушу. Только вчера во второй половине дня я отважился на два часа выбраться с зонтом наружу. В малайских кварталах в глаза, как повсюду в мире, бросается исчезновение подлинника, утрата возникшего изначально. Или бетон, или музеи; это — одна из причин, по которой я держусь за растения и животных как за вспомогательную силу — там, как в соборах, просвечивает отблеск не только древней, но и вечной родины.
Картину дополняют трущобы и тесные улочки, глухие тупики которых запружены похожими на ящик чуланами. С ними, как и с черным рынком, еще волей-неволей можно смириться, поскольку не хватает ни жилищ, ни тюрем. Но это не только вопрос пространства; в цивилизации остается необходимым что-то такое, что санироваться не может. Согласно Марксу, люмпен-пролетариат неспособен сформировать классовое сознание; он считал недостатком то, что в итоге дает власть — точно так же он недооценил значение коммуны. Мир приводится в движение из бездны.
Последняя претензия на хорошие манеры — белье; эти пристанища ощетинились бамбуковыми жердями, на которых развеваются на ветру дырявые тряпки.
МАНИЛА, 28 ИЮЛЯ 1965 ГОДА
Погода прояснилась. Небо, правда, еще было облачным, однако солнце грело, и земля высохла. Я еще раз поехал на солдатское кладбище. Кроме двух американских дам, навещавших там какого-то павшего, я был один на огромном месте захоронений. Возле единственного из его крестов, креста на могиле пилота, лежали цветы; видимо, у него сегодня был день рождения.
Я еще раз осмотрел монумент и срисовал его. В наши времена, когда демифологизация почитается заслугой, довольно редко встречается произведение, создатель которого еще знаком с мифическим миром.
Затем я долго пробыл в зале, в котором мозаичные панно изображают операции от нападения японцев на Пирл-Харбор до огненных налетов на Хиросиму и Нагасаки. Космос, как на одном из знаменитых щитов античности, уменьшен до ювелирной работы; грандиозные морские сражения золотыми взрывами сверкают на лазурите.
Здесь я смог исправить ошибку, которую разделяю со многими европейцами, рассматривающими Тихий океан в качестве побочного театра военных действий. Это определенно не соответствует действительности ни пространственно, ни в отношении материальных издержек и человеческого напряжения. Об этом свидетельствовали могилы как с именами, так и безымянные.
Масштаб разумного планирования продвижений на огромных морских площадях и в пределах архипелагов тоже трудно переоценить. «Клещи» должны устанавливаться на воде, под и над водой; морские и воздушные сражения подготавливают высадки десанта. Береговая полоса, утесы, тропические заросли обороняются врагом, который сражается до конца. Разведка затруднена и часто приходится ограничиваться догадками.
Риск и ответственность, ввиду возможности тотальных потерь крупных боевых единиц, чрезмерны. По сравнению с этим даже высадка в Нормандии кажется маневром местного значения. Обо всем этом здесь на маленькой площади, на искусной модели, можно было скорее догадываться. Следовало бы в Вильфлингене заняться этой темой, особенно биографией Макартура.
* * *Обход всей территории, вдоль ограды. Он продолжался три часа; я, впрочем, шел, не торопясь, и часто останавливался. Время от времени мне встречался садовник, который содержал в порядке газон на открытых площадях.
На периферии кладбище использовалось как ботанический сад; тропические растения, в том числе гигантские аронниковые[117], поднимали настроение. Душа отдыхала среди деревьев и цветочных кустов; разные сорта, несмотря на их изобилие, росли отдельно, не терялись, как в девственных лесах. Впервые в жизни я увидел бабочку ornithoptera[118], птицекрыл, с бархатно-черными передними крыльями, на фоне которых выделялись элегантно скроенные, золотисто-желтые задние крылышки. Существо медленно, величественно, как птица-душа, порхая проплыло мимо в этом царстве мертвых.
* * *Вечером еще заглянули в торговые кварталы. Я приобрел вырезанного из железного дерева водяного буйвола; он был представлен в типичной позе с запрокинутой головой. Филиппинцы искусны в таких работах; из больших жемчужных раковин они мастерски вырезают тарелки, ножи, вилки и другую утварь. Я видел магазинчики, где на витринах были выставлены только раковины и домики улиток, и дивился, как когда-то ребенком, что такие сокровища можно купить за деньги.
