Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
Так размышлял я, когда сегодня утром мы проехали по рисовым полям и густым лесам, так и не решившись сделать хоть шаг пешком. При этом я второй раз восхитился китайской невозмутимостью. Альфонсо был не таким чистокровным, как Питер, но таким же вежливым и совершенно не теряющим уверенности. Раз, наверное, тридцать я пробовал остановить его в том месте, которое мне понравилось, — он либо просто катил дальше, либо тормозил где-нибудь по своему выбору, и всегда там, где мне не нравилось. При этом у него была шкала категорических обоснований:
«No good».
«No recommended».
«Danger».
«Impossible».[115]
Это повторялось, и его упорство представлялось мне эластичным сопротивлением сильной пружины; при этом всегда сохранялась вежливость.
Ну, хорошо, мне пришлось смириться. И без того было на что посмотреть — например, на рисовые поля широкой равнины. По ним вброд ходили мужчины и женщины, легко одетые и в похожих на зонт шляпах. Одни боронили, другие пахали, третьи быстрыми, порывистыми движениями сажали растения. Одновременность этих работ объяснялась тем, что выращивались сорта, которые созревают в разное время.
При этом водяной буйвол является незаменимым спутником человека, в болотах он чувствует себя как дома. Если удалить его от воды, он погибнет. В Египте животные казались мне более сильными и неуклюжими, или там они не находились непосредственно в своей стихии, как здесь на рисовых полях. Несколько раз я видел, как хозяин обливал своего буйвола водой, а потом как животное служило ему для верховой езды без узды, наконец, видел детей, которые животом вниз укладывались спать у буйвола на спине.
Это полезное существо красиво в каждой позе, в каждом движении — особенно когда оно с вытянутой вперед шеей слегка откидывает голову, и лунный серп рогов ложится ему на спину. Так он отдыхает в воде и в болоте. Исконная сила великого символа связывается с многотысячелетней культурой. Еще Лао-Цзы уезжал на запад на черном буйволе.
Задолго до него, задолго даже до Гесиода, крестьянин пахал, сеял и пожинал здесь одним и тем же способом, способом, который вскоре исчезнет перед натиском нового мирового стиля. Рис — это хлеб. Водяной буйвол как бы содержит в миниатюре всю картину: куда ни глянь, всюду приятные глазу островки зелени. Как после всемирного потопа, кажется, земля снова покрывается растительностью; ил полон силы брожения. На этой почве могут произрастать стихи. А европеец ко всему прочему еще и вспоминает свое раннее детство, первые книжки с картинками и фигурки на банках с китайским чаем.
Банановые рощи, посадки кокосовых пальм и других деревьев, плантации, которые вокруг деревень становились светлее и вдоль реки граничили с густым лесом. Кусты цитрусовых. С тонких прутов зелеными шарами свешивались плоды. Вокруг стволов плотной бахромой созревала папайя.
* * *За всем этим я чуть было не позабыл о бамбуковом органе монастырской церкви Лас-Пиньас, возле которой мы сделали остановку. Но мы подгадали удачно; на знаменитом инструменте, похожем на собрание пастушьих свирелей, как раз играла изящная, одетая в белое монахиня, с плеч которой ниспадало черное одеяние. Звучание было чистым и полным, это, видимо, объяснялось тем, что бамбук можно сильно высверливать. Так преимущества дерева соединяются с преимуществами металла. Стержни требуют тщательной подготовки, в том числе долгого выдерживания в горячем песке. Землетрясения неоднократно ломали инструмент.
Я зашел с обратной стороны органа и смотрел за игрой поднимающихся и опускающихся клапанов. Старая мысль: в мире глухонемых нельзя было б услышать хорал, но можно было наблюдать эту механику. Остроумные головы могли бы сделать из этого разные выводы. Они могли бы, хотя у них отсутствует слух, напасть на след звуковых волн и извлечь из своего знания пользу, даже наслаждение.
Опасная мысль, поскольку она ведет в абстрактный мир наших измерительных искусств и кодировок. Здесь следует проводить различия; святой Франциск мог бы проповедовать и глухонемым, так, как он делал это рыбам. Он улыбается и двигает рукой; розовый куст начинает цвести. Но людей сегодняшних, даже если они могут слышать и видеть, проповедь не затрагивает.
При случае выкручиваются, ссылаясь на Рембо, Бодлера, Ангелуса Силезиуса, на чудо мангового дерева. Говорят, что умирающие слушают не неземную мелодию, а вслушиваются в неслышимое.
* * *Когда б не знал, что они действуют по поручению, был бы убежден в близком и желательном конце. А так воспринимаешь это как смену декораций. Опустошение мира до самых дальних уголков очевидно.
* * *Нашей целью было Таал-Лэйк, озеро, образовавшееся в жерле огромного вулкана. Как остров в нежнейшей зелени из него поднимается купол. Памятник извержения 1911 года, которое уничтожило четыре деревни. Разумеется, здесь тоже уже близки к осуществлению проекта связать озеро канатной дорогой с большим, уже построенным отелем.
После того как мы с самого края обрыва долго рассматривали кратер, начался дождь, и мы отправились обедать, с нами я пригласил и китайца, хотя он того не заслуживал. Мороженое подавалось в половинках кокосовых орехов, в чаше которых молоко как раз образовывало нежную пленку. Меня все снова и снова удивляет остроумное устройство этого плода, когда я вижу его в поперечном разрезе. Твердая, как камень, кожура с крепкими запорами, кажется, рассчитана на длительное хранение, даже в морских переходах; плотная мякоть плода — провиант, толстый волокнистый покров служит плавательным поясом. Таким образом, они созданы для пересечения огромных морских пространств, для заселения архипелагов и одиноких атоллов или даже вулканов, которые появляются в Тихом океане.
* * *Уже запоздно у мистера Харта и его супруги-китаянки в одном из элегантных кварталов, которые, как я обратил внимание, охраняются вооруженными постами. Безопасность вообще играет большую роль; так во всем городе окна и двери защищены крепкими решетками. При том строительном буме, который бушует здесь не меньше чем всюду, вывоз мусора, очевидно, разладился, или бастуют водители; во всяком случае, вдоль улиц тянулись горы отбросов. Поэтому нет недостатка и в крысах; я видел, как они шмыгали в луче фар.
Мы принесли с собой коробку шоколадных конфет для двенадцатилетней дочери Кэнди. Она еще делала домашнее задание, ребенок в очках, и появилась лишь на минутку. Очки — символ интеллектуальности; редко когда студенты и студентки их не носят. Они кишат кругом на улицах и площадях, не в форме, однако все одинаково одетые в белую рубашку и темно-серые брюки, девушки точно в таких же блузках и юбках. Позавчера я остановился перед одним из входов в университет, тоже хорошо охраняемым. Получил представление об астеническом типе филиппинца и его вариантах. Гипертрофированный рост интеллектуалов выглядит здесь особенно тревожным. Перспективы на получение должности неблагоприятны.
