Александра Толстая - ДОЧЬ
— Ишь, немчура фонталы пускает!
А когда снаряды не разрываются: «Клевок! — радостно гогочут солдаты. — Видно, у немчуры снаряды подмокли!»
— Ваше сиятельство! — обратился ко мне молоденький офицер. — Его превосходительство требует вас к себе, я провожу вас.
По узким ходам сообщения мы дошли до глубокого низкого блиндажа. Войти в него можно было только согнувшись. За столом, покрытым бумагами, сидел генерал.
Он доверительно сообщил мне, что наша армия готовится перед рассветом к наступлению. Расспросил меня о медицинском персонале, о числе санитарных повозок, госпитале.
— А между прочим, — улыбаясь, сказал генерал, — вы знаете, где мы сейчас находимся? Мы под немецкими позициями…
Меня это поразило: «Как, над нами немцы? Мы так
глубоко под землей?»
— Ну да, мы под немцами.
Мы напряженно ждали. В два часа утра мы заметили, что, разрываясь, немецкие снаряды выпускали желтый дымок. Он расстилался по лощине, и от него шел запах хлора.
— Маски! Маски надевайте!
Прошло с полчаса. Снаряды, начиненные газом, продолжали разрываться в лощине, которая постепенно покрылась густым желтоватым туманом.
— Чтой–то вишней запахло, братцы! Цианистый калий! Опять этот ужасный, животный страх! Дрожали челюсти, стучали зубы.
И вдруг я вспомнила, что три санитара остались на дворе с лошадьми и у них нет масок. Я схватила три маски, но не успела выйти, как сестра их выхватила.
— Брось, сестрица! Это не сестринское дело! — Два санитара отняли у нее маски и побежали к лошадям. И снова, как при обстреле тяжелыми снарядами, — совершенно неожиданно страх пропал.
Стали подносить раненых. Артиллерийский бой разгорался. Били тяжелыми снарядами с обеих сторон. Отдавать распоряжения в маске Зелинского, только что заменившей упрощенные маски–намордники, как их называли наши солдаты, — было невозможно.
Я сорвала маску, чтобы отдавать необходимые приказания. Сквозь шум и треск тяжелой артиллерии ничего не было слышно. Надо было кричать во все горло.
— Кривая Машка ушла! — кричал мне на ухо один из санитаров. — Прикажете пойти посмотреть, где она?
Кривая Машка, лопоухая кобыла, возила нашу аптеку. Она как–то отвязалась и ушла домой и, как мы потом узнали, каким–то чудом осталась жива, благополучно доставив пустую повозку в Залесье.
— Ты что? С ума сошел, тебя убьют как куропатку! Аптека выгружена?
— Так точно.
— Ну и не ходи никуда… «Наверное, так в аду», — думала я.
Уже не слышно было раздельных разрывов снарядов. все смешалось в сплошной гул. Дрожала земля, дрожало все кругом.
Весь блиндаж заполнили ранеными. Стоны, крики! Врач и сестры лихорадочно работали, перевязывая раненых. С одним из братьев милосердия от страха сделалась медвежья болезнь Он не мог работать, ежеминутно бегал в ходы сообщения
Бой длился несколько часов. Санитары на носилках подносили раненых. Командир полка сорвал маску, чтобы отдавать приказания, и умер от отравления газами. Некоторые из нас тоже пострадали.
Рассветало. Вдруг видим, по дороге несется одинокий всадник Вокруг него рвутся снаряды. Он скачет во весь опор Что это он держит в правой руке?
— Это мой вестовой, — говорит нам молоденький офицерик. — Вот идиот, ведь его могут каждую минуту убить!..
— Ваше благородие? — подскакав к блиндажу, кричит солдатик, ласково улыбаясь. — Не сердитесь, ваше благородие. Я знаю, вы три дня не емши, я вам горяченьких щец привез!
— Ну и дурак же ты.,. — — и голос молоденького офицерика задрожал. — Зачем., ведь жизнью рисковал… дурной…
Немецкая колбаса еще висела, но стало тише.
Надо было возвращаться в отряд. Старший шофер пан Ковальский повез меня в Залесье.
Лощина по которой мы ехали, еще обстреливалась. Но когда мы выехали, огонь усилился. Очевидно, немцы думали, что в автомобиле едет важный генерал.
И вдруг, совершенно для меня неожиданно, машина свернула в сторону, забуксовала и остановилась.
Пан Ковальский лежал ничком на руле. Я видела, как побледнела его шея, уши, как рука безжизненно опустилась.
— Пан Ковальский! — заорала я не своим голосом. — Опомнитесь!
Но пан Ковальский не слышал. Он был в глубоком обмороке.
Мне никогда не приходилось бить мужчину. Но положение было опасное. Я тогда еще не умела править машиной, нас могло убить снарядом каждую минуту. Я трясла, била изо всех сил пана Ковальского по шее, по щекам, пока он не опомнился. Мы благополучно доехали до отряда.
В отряде шла напряженная работа. Палаты заполнялись ранеными и, главным образом, отравленными газами. Персонал и санитары не пострадали, масок хватило на весь отряд. Но деревья и трава от Сморгони до Молодечно, около 35 верст, пожелтели, как от пожара. Ночью, во время газовой атаки, начальник транспорта угнал лошадей в тыл, и они не пострадали.
Санитарные повозки работали с утра до ночи. Подвозили отравленных газами и раненых.
На второй день меня вызвал командир корпуса:
— Пошлите транспорт в Залесье за отравленными газами.
— Но, ваше превосходительство, у меня нет больше санитарных повозок — все работают.
— Что у вас есть?
— Грузовые повозки, несколько экипажей для персонала.
— Посылайте все, что есть!
— Но, ваше превосходительство, никого нет, весь мужской персонал с повозками уехал…
— Но неужели вы не можете…
— Слушаюсь, ваше превосходительство, сейчас транспорт выйдет.
И вот я верхом на своем пегаше веду этот странный сборный транспорт.
— Пропуск! — кричит офицер у заставы. «Какой пропуск! Боже мой! Я забыла спросить у генерала…»
— Звоните начальнику дивизии, — говорю. — Я еду за отравленными газами по приказу его превосходительства!
Пропустили.
Забыть то, что я видела и испытала в эти жуткие дни, — невозможно.
Поля ржи. Смотришь, местами рожь примята. Подъезжаешь. Лежит человек. Лицо буро–красное, дышит тяжело. Поднимаем, кладем в повозку. Он еще разговаривает. Привезли в лагерь — мертвый. Привезли первую партию, едем снова… Отряд работает день и ночь. Госпиталь переполнен. Отравленные лежат на полу, на дворе…
— Сестра! Надевайте халат! — вдруг по–начальнически крикнул на меня доктор Никитин. — Нам нужна помощь!
И вот я по–старому в белом халате. Даю сердечные капли, кислород.
1200 человек похоронили в братской могиле. Многих эвакуировали.
На пятый день горячая работа затихла. Я падала от усталости. Пришла в свой домик, разделась, ноги распухли, башмаки не слезают, пришлось подрезать.
А через несколько дней, когда все утихло, ко мне, в мою хибарку, влетел начальник транспорта:
— Госпожа уполномоченная! Какой–то важный генерал приехал… Со свитой… Все военные. Просят вас.
