Анжелика Балабанова - Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938
На противоположном полюсе от этих людей находился блестящий, но непоследовательный и ненадежный Артуро Лабриола, яркий оратор, но поверхностный писатель. И хотя он начинал свою карьеру как марксист, Лабриола уже качнулся к тому крайнему аполитичному синдикализму, из-за которого впоследствии он будет исключен из партии. В то время он уже находился под влиянием Сореля и других французских писателей-синдикалистов и осуждал социалистических лидеров как «оппортунистов из среднего класса». Во время мировой войны Лабриола стал горячим сторонником итальянской интервенции и членом правительства. Его послевоенная карьера была в равной степени противоречивой. После победы фашизма он уехал из Италии и стал членом социал-демократической партии, которую он ранее осуждал. В конечном итоге он возвратился в фашистскую Италию, очевидно поменяв свои взгляды на фашизм. В настоящее время он сотрудничает с редакцией газеты итальянского правительства во Франции. Раньше эта газета была еженедельным изданием и носила антифашистский, сатирический характер, а сейчас в ней работают почти исключительно одни бывшие радикалы, которые последовали примеру Муссолини.
Глава 6
Несмотря на то что я была членом скорее итальянской, нежели русской социалистической организации на протяжении всего этого периода, я работала в тесном контакте с вождями российского марксистского движения как в Швейцарии, так и в Италии. Плеханов из-за слабого здоровья жил в Нерви на Итальянской Ривьере, и моя встреча с ним там ознаменовала начало сотрудничества, которому суждено было продлиться до мировой войны. Личная жизнь Плеханова была для меня таким же вдохновением, как и его книги во время моей учебы в брюссельском университете. Его годы жизни в эмиграции были годами болезни, бедности и личной трагедии, во время которых ему никогда не приходило в голову отдать свои блестящие интеллектуальные таланты в распоряжение буржуазного мира. Его первый ребенок, как и сын Маркса, умер в результате лишений, которым была вынуждена подвергнуться его семья. Не раньше, чем его жена – женщина, которую он в России знал как молодую революционерку, – закончила свое медицинское образование и стала известным врачом, они получили возможность ощутить в какой-то мере материальное благополучие. И хотя Плеханов производил впечатление холодного интеллектуала, а в отношении женщин был почти «бедным рыцарем» – у него был очень горячий темперамент. Но он был любящим и преданным отцом и мужем. Лишь в 1914 году мне довелось узнать, насколько чувства могли взять над ним власть.
В то время почти все русские революционные вожди и студенты находились в Швейцарии и Женева сделалась столицей русского революционного движения. Каждая партия этого движения: меньшевики, большевики, эсеры, бундовцы – имела свою собственную прессу, свою собственную организацию и свою собственную группу восторженных приверженцев, включая некоторых «прогрессивных» промышленников и представителей богатой интеллигенции. Жизнь любого политического движения в эмиграции неизбежно гораздо больше обращена вовнутрь себя, чем жизнь движения в своем родном окружении при нормальных условиях и ежедневных контактах с массами. В эмиграции личное равенство становится преувеличенным, различия легче превращаются в разногласия, а интеллигенция играет главную роль. Жизнь русских эмигрантов на протяжении этого периода, как и жизнь эмигрантов европейских в Лондоне после 1848 года и жизнь итальянских и немецких эмигрантов в настоящее время, была напряженной и бурной, отмеченной политическими разногласиями и соперничеством за моральную и финансовую поддержку. Несмотря на это, огромный объем агитационной работы проводился в Западной Европе в пользу русского движения, и во всем мире оно получало внушительную поддержку. В то время, когда произвол российского абсолютизма шокировал демократическое мнение в Европе и Америке, русские эмигранты – в отличие от своих товарищей-социалистов в других странах – могли располагать возможностью быть выслушанными даже высшими слоями общества. В начале века было даже более модно являться другом русской свободы, чем быть другом Советской России в 1938 году.
В этот период, как и в прошлом, Швейцария служила наглядным символом лозунга «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!». На протяжении более полувека маленькая патриархальная республика была убежищем для политических инакомыслящих из Германии и Австрии, равно как и России. Поднаторевшие в социальных битвах и подкованные в революционной теории с момента развала Первого интернационала, эти беженцы принесли семена революционной организации в страну со слабым промышленным развитием. Именно эти чужаки, в основном немцы и австрийцы, побудили швейцарских рабочих сплотиться в организацию, и они же создали профсоюзы и социалистические организации. Французская часть швейцарских рабочих, более тесно привязанная языком и традициями к менее индустриализованному народу, оставалась под влиянием коммуно-анархиста Бакунина. Русские эмигранты представляли собой отдельную группу, в которой преобладали представители интеллигенции, которые так и не влились в жизнь рабочего движения Швейцарии. Не все из них были революционерами, так как даже либералы в России терпели преследования и подвергались шпионажу, что вынуждало их перебираться за границу. Вдобавок там было много девушек, которые покинули Россию, как и я, чтобы найти свободу, получить возможность служить какой-то цели и получить образование, в котором им было отказано на родине.
Многие русские из молодежи и интеллигенции, приехавшие в Западную Европу, посещали занятия в университетах не столько для того, чтобы научиться какой-либо профессии, сколько подготовиться к революционной деятельности среди крестьян и рабочих по возвращении на родину. Из-за этого они не могли официально или, по крайней мере, открыто присоединяться к различным революционным партиям, что немедленно привлекло бы к ним внимание властей. Вместо этого они организовывались или присоединялись к «группам поддержки» (как в настоящее время многочисленные коммунистические группы на периферии), которые собирали деньги для официальной партии, продавали ее литературу и оказывали многие другие услуги. Я была членом одного из таких марксистских кружков. Чичерин, впоследствии ставший советским комиссаром иностранных дел, был секретарем группы русских студентов, изучавших марксизм в Западной Европе.
Жизнь русских отличалась от жизни других иностранных студентов своим аскетизмом и поглощенностью наукой и политикой. На самом деле политические дискуссии считались неизбежным дополнением к учебе и ее вдохновляющим началом. Пища и кров были вторичными соображениями, а внешний вид игнорировался совершенно. Даже те, кто мог позволить себе одеваться по моде и жить в комфорте, отвергали возможность жить лучше, чем народные массы, которым они намеревались служить. Девушки особенно акцентировали свое презрение к внешнему виду, одеваясь как можно проще, даже так, как им совершенно не шло, – так жаждали они отличаться от женщин из правящих классов, ведших паразитический образ жизни. Те, чей достаток был больше, помогали тем своим товарищам-студентам, у кого он был меньше или его не было вообще, а также оплачивали расходы на нелегальную литературу в тех группах, к которым они принадлежали. Преданные ученики различных политических беженцев, чье руководящее положение было завоевано ими опытом революционной борьбы и интеллектуальным превосходством, жили – духовно и интеллектуально – скорее в России, чем в Швейцарии.
