Ион Деген - Война никогда не кончается (сборник)
Из люка механика-водителя я быстро достал ракетницу и уже прицелился в кричащую группу этих чудовищ. Но Митя крепко схватил меня за руку, а второй рукой осторожно забрал ракетницу.
– Х… моржовый! Ты же командир головного дозора! Какой ты на… командир? Какое тебе, говнюку, дано задание? Нам же сам Аллах помогает выполнить его. А ты…
Митя был прав. И мы выполнили. Раскатав скатки, несколько раз переправлялись через арык. Промокли до пояса. Но какое это имело значение.
Дыни переносились в байковых одеялах. Вес был солидным. Но приятным. Мы занимались своим делом, а охрана бахчи – своим. Не знаю, как охране, но нам трудно было остановиться. Жадность, понимаете. А тут еще на соседней бахче мы увидели арбузы. И какие! Эх, жаль! Конструкторы «бетушки» не учли возможностей и потребностей этой ночи.
Все боевое отделение до предела заполнили изумительные продолговатые дыни. Мы попытались отделить сиденье механика-водителя снарядными чемоданами, но насколько дынь скатились вниз и могли помешать Мите управлять педалями.
Разумеется, для Миши и для меня в башне места не нашлось. Куда там! Даже для еще одного одеяла с дынями не нашлось бы места. Ехали мы на корме танка, прижимая к себе одеяла с дынями.
Взвод, хотя не сомневался в нашей боевой и моральной подготовке, ахнул, увидев результаты действия головного дозора. Полковник Кузьмичев удивлено спросил:
– Как вам это удалось? Мы не стали объяснять. А Митя и Миша оказались настолько деликатными, что даже никому не рассказали о моем позоре, о рвотном рефлексе, как они считали, без малейшего повода для этого.
После возвращения в училище грузовик отвез полковнику Кузьмичеву половину трофеев танкового взвода.
Тяжелее было со второй половиной. Перед завтраком взвод оприходовал три огромных дыни. Но как сберечь остальные? Эта непростая операция была осуществлена под изобретательным и умелым Митиным руководством.
Именно такое руководство и стало причиной события этого рассказа.
Ночью три курсанта нашего взвода отправились в Майский совхоз и благополучно притащили ворох винограда. Митя, как специалист, должен был и виноград сохранить.
Именно об этом шла речь, когда Митя и командир нашего взвода лейтенант Осипов шли из класса боевого восстановления машин в казарму. Разумеется, они мирно разговаривали – курсант и офицер. Обычная беседа в повествовательной манере. В основном говорил Митя, излагая необходимость времени для осуществления операции. Время должен был обеспечить лейтенант Осипов. Это был тот самый редкий случай, когда, убеждая, Мите пришлось выдать весь месячный разговорный запас. Но вы ведь уже знаете, что не менее восьмидесяти процентов предложений состояли из слов, которые невозможно изобразить даже троеточиями.
Ничего, кроме этих слов, к которым лейтенант Осипов привык так же, как любой из курсантов взвода, не было чем-то экстраординарным. Несчастье только в том, что лейтенант и курсант не заметили шествовавшего в нескольких шагах за ними полковника, еще недавно полкового комиссара, заместителя начальника училища по политчасти.
Не знаю, дошла ли до него тема беседы. Но, услышав Митины перлы, полковник посчитал, что курсант дико оскорбляет честь советского офицера.
Сразу после завтрака перед строем взвода полковник вкатил Мите высшую дозу – десять суток строгой гауптвахты. Он мог дать и двадцать суток, но простой. А ведь строгая на то и строгая, что отличается от простой. На простой арестованного кормят как человека. Хотя, следует заметить, что человеки, несмотря на девятую курсантскую норму, тоже почему-то никогда не бывали сытыми. Не случайно приходилось искать источники дополнительного питания. Но на строгой только порция хлеба и вода. И раз в двое суток скудный приварок. Правда, на строгой гауптвахте арестант не работает.
Здесь же перед строем с Мити сняли погоны, орден, медаль, поясной ремень, даже звездочку с пилотки и под конвоем отвели на гарнизонную гауптвахту. Училищная гауптвахта не была рассчитана на строгий режим. Там не было изолированной одиночной камеры, карцера. Да и караул состоял из тех же курсантов. Считалось, что ворон ворону глаз не выклюет. Другое дело караул частей гарнизона, доходящие от голода солдаты стрелковых подразделений, ненавидевшие даже самих себя.
Итак, десять суток строгой гауптвахты. Трудно сказать, что именно превратило для Мити самое строгое наказание в дом отдыха. Идеологический или материальный фактор?
Дело в том, что, сняв ремень, погоны и все прочее, заместитель начальника училища по политчасти не учел особенностей среднеазиатского лета с температурой, в тени доходившей до пятидесяти градусов Цельсия. Гимнастерки безжалостно выцветали. Пот на спине рисовал географические карты из соли. Но орден и медаль на Митиной гимнастерке оставили первобытный цвет. Таким образом, караул гауптвахты получил арестанта с визитной карточкой. Это идеология.
А материальный фактор обнаружился в первый же день ареста. Солдат-пехотинец из караула гауптвахты пошел в столовую училища получить для Мити хлеб. Положенная вода была в помещении гауптвахты. В тот день дежурной по училищу была двенадцатая рота, койки которой в казарме примыкали к нашим. Митя был известен даже курсантам первого, второго и четвертого батальонов, что уж говорить о нашем, о третьем. А тут еще ближайшие соседи. Поэтому помдеж по кухне не стал выяснять, на какой гауптвахте Митя, на простой, или на строгой, и выдал арестанту полный обед. Но поскольку солдат-пехотинец пришел без посуды, помдеж начерпал ему полное ведро первого и полную кастрюлю второго. То есть порцию на четырнадцать курсантов. А весь караул гауптвахты, включая начальника караула, сержанта, девять человек. Девять вечно смертельно голодных пехотинцев. Поэтому вы абсолютно правильно представляете себе трапезу восьми арестантов совместно с одним арестованным. Стоявшего в карауле потом сменили и накормили. Это курсанты жаловались на то, что плов, как они выражались, готовят на машинном масле, но для изголодавшихся солдат это была неслыханная мифическая пища богов. Естественно, менялись караулы. Но три раза в день, в завтрак обед и ужин, один из караульных отправлялся в столовую училища и получал порцию на четырнадцать курсантов. Сменявшиеся помдежи знали, кто сидит на гауптвахте.
Разумеется, никакого карцера не было. Вернее, был, но Митя в него попадал на несколько минут, когда караульный подавал сигнал, что пришел какой-нибудь проверяющий. Тогда Митя поспешно прятал игральные карты или балалайку и проворно забирался в конуру, а за ним мгновенно дверь закрывали на замок. Но это случалось даже не ежедневно.
