Бонапарты. История Французской империи - Нонте Серж
До тех пор, пока не будет проведено добросовестное исследование, никто не имеет права утверждать, что Киприани не похоронен в одной из этих могил. Это очевидно. И тут еще предстоит очень серьезно поработать, получив предварительно кучу необходимых разрешений, в том числе для проведения эксгумации и других научных работ. Это сложно, это долго и это очень дорого. Соответственно, Тьерри Лентц уверен, что «бремя доказывания должно лежать на тех, кто утверждает, что именно Киприани покоится в Доме Инвалидов»65.
Что тут скажешь? Возможно, мы так никогда и не узнаем, чья же маска выставляется в музеях, как маска императора (Наполеона, Робо, Киприани или кого-то другого). Точно так же мы, похоже, никогда не узнаем, кто покоится в Доме Инвалидов в Париже – Наполеон или кто-то из его двойников.
Можно, конечно, провести очередную эксгумацию тела и осуществить анализ ДНК покойного, сопоставив его с анализами ДНК прямых потомков Наполеона. Но пока французские официальные власти даже не позволяют думать на эту тему.
Изменница Мария-Луиза
Наполеон-Франсуа-Жозеф Бонапарт, напомним, родился 20 марта 1811 года, так что во время описываемых важных для династии событий ему было всего 4 года и 3 месяца. А что же его мать Мария-Луиза? А она уже в марте 1814 года изменила Наполеону. В то время в Париже царила паника, а 28 числа был созван Регентский совет, на котором было принято решение о том, что супруга Наполеона и его сын должны срочно покинуть столицу, дабы не попасть в руки приближающегося противника. На следующий день это решение было выполнено, и императрица с сыном выехали в направлении Блуа, а 31 марта Париж пал.
Как известно, в начале мая 1814 года Наполеон был отправлен в ссылку на средиземноморский остров Эльба. После этого Марию-Луизу убедили в том, что лучше всего для нее и ребенка будет вернуться в родную Вену. Так что уже 21 мая она вместе с сыном уже въезжала в Шёнбрунн под приветственные крики огромной толпы. Жители австрийской столицы встречали дочь своего императора так, словно она возвращалась в фамильный дворец после четырех лет полной тягот и лишений неволи.
– Да здравствует Мария-Луиза! Да здравствует Австрия! Долой проклятого корсиканца! – неистовствовала толпа.
Мария-Луиза прекрасно понимала, что ее возвращение на родину означает окончательную победу коалиции над Наполеоном. В дурном расположении духа она тут же удалилась к себе в покои и, в изнеможении упав на кровать, расплакалась.
На другой день она написала Наполеону длинное письмо, в конце которого говорилось:
«Мысль о том, что ты можешь подумать, будто я забыла тебя, причиняет мне невыносимую боль, не сравнимую с той, которую мне пришлось испытать ранее. Вдали от тебя я влачу жалкое существование и, чтобы хоть как-то скрасить его, вышиваю тебе накидку, надеясь, что тебе будет приятно видеть мое рукоделие».66
К сожалению, не все женщины могут быть сильными духом, и, несмотря на свою определенную привязанность к Наполеону, Мария-Луиза вскоре предала его. Мало-помалу, уступая настойчивым уговорам придворных, она стала появляться в свете, танцевать на балах, и вскоре уже стало казаться, что она и не вспоминает больше о своем несчастном супруге, изнывающем от тоски на острове Эльба.
Ее поведение шокировало находившихся в Вене подданных Франции. Поняв это, Мария-Луиза решила написать Наполеону. Вот ее письмо:
«Я счастлива, что ты хорошо себя чувствуешь и намерен заняться постройкой загородного дома. Надеюсь, в нем найдется маленький уголок и для меня, ведь ты знаешь, что я твердо решила соединиться с тобой, как только позволят обстоятельства, и я молюсь, чтобы это произошло поскорей. Ты, конечно же, распорядишься разбить около дома сад и доверишь мне уход за цветами и растениями. Я слышала, тебе не позволили выписать из Парижа людей для этой цели. Какая несправедливость! Как неблагородно по отношению к тебе! Меня возмущает подобная низость. Впрочем, чему тут возмущаться, если в мире, в котором мы вынуждены жить, так мало возвышенных душ!»67
Сразу же после этого она выехала из Вены… в Савойю, на воды. А потом ее видели в курортном Шамони, где она провела неделю, резвясь на горных лугах и любуясь покрытыми снегом горными вершинами.
Историк Рональд Делдерфилд по этому поводу пишет:
«Победители к тому времени договорились между собой, как следует поступить с императрицей и наследником.
Во-первых, они единогласно решили, что нельзя допустить их соединения с павшим императором. Затем им представлялось необходимым для мира в Европе, чтобы молодого Наполеона содержали отдельно от матери, полностью изолировав от любого француза, который сохранил неуместную, как им казалось, лояльность к его отцу <…>
Победители сообщили Марии-Луизе, что она могла бы, если того пожелает, последовать рекомендации своего врача и поехать на воды в Савойю, конечно, при условии, что мальчик останется в Вене.
Она с радостью уехала туда, а бежавшие бонапартисты решили про себя, что она просто делает вид, что довольна таким исходом, и что водный курорт находится не так далеко от нового гнезда орла на Эльбе»68.
В это время рядом с Марией-Луизой все чаще и чаще стали замечать одного офицера. Его звали Адам фон Нейпперг.
Этот человек родился 8 апреля 1775 года в Вене. Он происходил из древнего вюртембергского аристократического рода и был сыном графа Леопольда-Йозефа фон Нейпперга. Это был боевой офицер. Он воевал в Нидерландах, потом сражался против французов. В 1794 году он был тяжело ранен, потеряв палец на правой руке и правый глаз. В 1806 году он был произведен в полковники, в 1809 году был генерал-адъютантом в армии эрцгерцога Фердинанда, в 1813 году сражался при Лейпциге, затем в Италии, в 1814 году – во Франции. С 31 мая 1814 года он был шефом 3-го гусарского полка.
Рональд Делдерфилд описывает его так:
«У него была серьезная и полная достоинства, но отнюдь не впечатляющая внешность. Одетый в форму австрийского гусара, с черной повязкой, закрывающей ему правый глаз, офицер выглядел несколько старше своих тридцати девяти лет, хотя ей сказали, что ему именно столько. С самого начала он относился к ней с подчеркнутой любезностью и уважением»69.
На самом деле этот человек с манерами опытного обольстителя, не сводивший с Марии-Луизы пламенного взгляда своего единственного глаза, имел приказ шпионить за ней с целью пресечения даже малейших попыток контактов с Наполеоном.
Мария-Луиза быстро поняла, что Нейпперг – платный шпион Австрии, а посему поначалу она отнеслась к нему не очень ласково. Однако прошло немного времени, и ее отношение к нему стало постепенно меняться. Нейпперг оказался отличным музыкантом, а главное, он обладал, во всяком случае, как ей показалось, огромными познаниями и очень привлекательной формой их подачи. Одним словом, как пишет Рональд Делдерфилд, «человек этот отлично разбирался в характерах людей, и в лице Нейпперга Габсбурги получили главный козырь»70.
Очень скоро остроумному и галантному Нейппергу (у Наполеона эти качества отсутствовали напрочь) удалось полностью завоевать доверие Марии-Луизы. Он ухаживал за ней, а она принимала эти ухаживания с каждым днем все более и более благосклонно.
Надо сказать, Нейпперг отлично сумел воспользоваться сложившимися обстоятельствами.
Макс Биллар по этому поводу пишет:
«Теперь даже тень воспоминаний не омрачала настоящего, и ничто не напоминало Марии-Луизе императора. Она любила Нейпперга и не старалась больше скрывать свою странную привязанность к этому человеку, “целиком завладевшему не только ее умом и сердцем, но и всем ее существом”. Она ездила со своим камергером верхом или в коляске. Случалось, они останавливались на какой-нибудь ферме и пили там молоко, заедая его хлебом домашней выпечки. Или же, сидя в рощице под деревьями, наслаждались красотой окрестных пейзажей. Любовные игры на лоне природы, прямо на траве, в укромных, живописных уголках – все это было восхитительно и очень поэтично <…> Мария-Луиза была весела и остроумна, и это свидетельствовало о том, что она счастлива»71.
