Сергей Полотовский - Пелевин и поколение пустоты
– Доктор Фрейд не только сам сидел на кокаине, он его пациентам прописывал. А потом делал свои обобщения. Кокаин – это серьезный сексуальный возбудитель. Поэтому все, что Фрейд напридумывал – все эти эдипы, сфинксы и сфинктеры, – относится исключительно к душевному измерению пациента, мозги которого спеклись от кокаина в яичницу-глазунью. В таком состоянии у человека действительно остается одна проблема – что сделать раньше: трахнуть маму или грохнуть папу.
Священная книга оборотня (2004)В «Священной книге оборотня» полковник ФСБ Михалыч на первой встрече с лисой А Хули производит себе внутривенную инъекцию. На вопрос, что он себе колет, отвечает, что «едет по Каширке», то есть «ширкается калькой», из чего героиня делает вывод, что в шприце кетамин, он же калипсол, «сильнейший психоделик, который в вену станет колоть только психопат или самоубийца».
На таком фоне цинично-издевательской выглядит фраза из рассказа «Святочный киберпанк» (1996): «Мы никогда не курили гашиш и не знаем, что именно чувствовал бедный мэр…» Это уже не легкое, а тяжелое кокетство.
Развернутые пассажи, основанные на богатой метафорике наркотических практик, встречаются и в романе «Empire “V”» (2006), где мир представляется населенным двумя видами наркоманов – они принимают разные наркотики, вызывающие противоположные галлюцинации, но вынуждены проводить время рядом друг с другом.
Высокий индекс цитирования наркотиков Пелевин выдерживает до последних по публикации вещей. В самом начале «Созерцателя тени».
Вкрадчивый вопрос «на чем вы ездите?», задаваемый в московских сумерках для социальной идентификации собеседника, Олег Петров в молодости уверенно отражал словами «бывает, на грибочках, бывает, на кислоте».
Ананасная вода для прекрасной дамы (2010)Возникает вопрос, как же обстоят или обстояли дела с запрещенными веществами у самого Пелевина?
«Витя, пойдем дунем»
В интервью журналу Esquire писатель утверждал, что не принимает наркотики[23]. В интернет-конференции на сайте журнала «Сноб» он ответил на вопрос о запрещенных веществах более развернуто:
«Я не знаю, как и благодаря чему это происходит. Действительность на меня, конечно, влияет, а наркотики нет, потому что я их не люблю. Это как прыгать в колодец, чтобы насладиться невесомостью, – рано или поздно наступает минута, когда самые интересные переживания кажутся не стоящими, так сказать, процентов по кредиту. С наркотиками эти проценты очень большие, даже если кажется, что их совсем нет. Человек просто не всегда понимает, как и чем он платит»[24].
Эти размышления – результат отстраненного интеллектуального усилия или к ним писатель пришел в ходе осмысления собственного опыта?
Сергей Москалев рассказывает, что в их кругу, в который входил и Пелевин, в конце 80-х «обсуждали, делали упражнения, описанные у Кастанеды, и йоговские упражнения – все, что влияло на сознание, расширяло, трансформировало, – принимали и пробовали, включая грибы».
Также он подчеркивает, что все это носило исследовательский характер, не было тяжелой болезненной практикой, в ходе которой люди часто тратят время и здоровье, «просто нажимая на педальку».
Куда привели эти эксперименты и упражнения? Вот что вспоминает живущий в Кельне оператор Александр Камионский:
«В конце 90-х Пелевин приезжал на встречи с читателями. У него был жесткий договор, так-то Пелевин, конечно, не стал бы ни с кем разговаривать. Но он сидел в Берлине у озера в особняке на деньги издательства, писал новую книгу, а в перерывах мотался по Германии, встречался с читателями. Пелевин был страшно манерный, в темных очках. Встречи проходили в библиотеках. Приходили серьезные немцы, за чистую монету принимавшие все, что он гнал, и дикое количество сумасшедших дамочек.
“– Скажите, Виктор, какое у вас самое страшное мистическое путешествие?
– Самое страшное мистическое путешествие в жизни, это когда маленький ночью идешь в туалет”.
А ведь правда.
Съезжались слависты, эксперты по Гоголю-Достоевскому, припадочные девушки и – эмигранты-наркоманы.
“Витя, пойдем дунем, поедем в порт”.
Он не очень туда стремился, но однажды все-таки поехал куда-то в порт».
Подробностей выезда в доки история не сохранила. Наверное, он с новыми друзьями просто любовался разгрузкой кораблей, ведь писателю все должно быть любопытно.
Другая русская эмигрантка в Германии Елена Ф. рассказывает о своем общении с Пелевиным на рубеже тысячелетий:
«Когда перевели на немецкий “Чапаева и Пустоту”, он читал с переводчиком. Мало людей, крохотный русский книжный подвальчик в Кройцбурге. Я тогда только переехала в Берлин и первый раз в жизни прочла “Generation “П”. На чтении мне показалось, что он похож на учителя физкультуры из советской школы. Потом была возможность лично поговорить, позадавать вопросы. Мы с моим молодым человеком ошивались поблизости. Уже не помню, как он на это вышел, но Пелевин признался, что его интересуют немецкие психбольницы, а мой друг как раз только был в тюремной психбольнице и был готов поделиться опытом. А потом Пелевин сказал, что его интересуют таблетки “Мицубиси пиджинс”. Тогда на таблетках экстази выдалбливали значок автокомпании и голубочков – модно было. Саша говорит: да-да, конечно, знаем. Тогда он спросил, не можем ли мы достать. Могли. Он тогда жил в писательских особняках в Потсдаме, встретил нас в Грюневальде, в лесу у воды. А там темно, вампирская обстановочка. Привел к себе, рассказал анекдот: “Сидят два зародыша в матке. Один говорит: “Как ты думаешь, там, снаружи, существует жизнь?” – “Не знаю, – отвечает второй, – но оттуда еще никто не возвращался”, – и распрощался с нами. Потом мы видели его еще один раз года через три на концерте Егора Летова. Пелевин ходил с сигарой, со всеми тусил, подошел, узнал».
У него велосипед
У Борхеса есть рассказ про притчу. Смысл в том, что если в притче зашифровано слово «время», то «время» – единственное слово, которое нельзя в ней употреблять. Пелевинские упоминания и описания наркотиков избыточно информативны и выходят за рамки характерного подмигивания своим.
Чтобы в ложь поверили, надо снабдить ее как можно бо́льшим количеством деталей. Логично предположить, что, если деталей неестественно много, перед нами вымысел. Скажем так, художественное преувеличение.
Тот же Москалев утверждает, что в их эзотерической тусовке тогда не было кокаина. «Если что и было, то одноразово, – убежден он. – Витя торчать не будет, у него велосипед, он ходит в бассейн, в тренажерный зал, он всегда бегом занимался. Его работа несовместима с наркотиками. Бывает у людей тема амфетаминовая – когда уже нет сил, подкачивают энергии, но здесь-то как раз не тот случай, здесь нужны концентрация, покой, чтобы этот мир моделировать. Помню, как Витя пассатижами откусывал в лэптопе провода от вентилятора, чтобы тот не шумел, не мешал работать. Русский человек и торчит, и выпивает разрушительно и бестолково, а у Вити каждое лыко в строку. Как выпьет, так обязательно приключения, которые попадали в книгу».
С другой стороны, героин во всем корпусе пелевинских текстов упоминается редко, как живописная деталь принципиально экзотичных персонажей: «По инерции они все еще разруливали по дорогам на вульгарно дорогих машинах и нюхали героин в своих барочных дворцах» («Числа», 2003). Эффект не описан вовсе. Как будто автору ничего не известно о последствиях.
«Мой опыт в этой области весьма ограничен – скажем, я ни разу в жизни не кололся, – говорил писатель в другом интервью. – И потом одно дело – знать, как действуют наркотики, и другое дело – пользоваться ими. Среди моих знакомых несколько человек пострадали от наркомании, и я хорошо знаком с их историями»[25].
В любом случае, если что и было, то теперь запретное веселье в прошлом. О чем свидетельствуют многие знакомые писателя.
«Наркотики – это личное дело человека, – считает художник Гермес Зайгот, который путешествовал с Пелевиным в Китай и поддерживает с ним отношения уже десяток лет. – Если человек черпает оттуда вдохновение и выдает оттуда произведения, то, наверное, так и надо, и мы не вправе давать какие-то оценки. Пусть остается загадкой, мистикой, как он достигал этих высот. Хотим мы, не хотим, это является неотъемлемой частью современного общества – вот что он хочет сказать, не больше и не меньше. Но я знаю, что сейчас он ничего не употребляет, катается на велосипеде и ведет очень здоровый образ жизни, занимается тай-чи. Прется на чае».
«Только чай», – подтверждает Бронислав Виногродский.
«ДПП (NN)»
После «Generation “П”» Пелевин молчал четыре года. Он жил по немецкому гранту в писательских коттеджах в Потсдаме (см. «Витя, пойдем дунем»), ездил на Восток (см. «Китай») и, судя по всему, просто отдыхал в свое удовольствие.
