Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5
Тем же вечером я сделал ему самое серьезное замечание. Я указал ему, что когда он садится играть, он должен составить свое мнение о банкере, который может быть и жуликом, но одновременно и храбрым, и соответственно, осмеливаясь ему это говорить, он рискует жизнью.
— Значит, я должен допустить, чтобы меня обкрадывали?
— Да, потому что у тебя есть выбор. Ты волен не играть.
— Клянусь богом, я не заплачу сотню луи.
— Советую тебе их заплатить, даже до того, как он их потребует.
Три четверти часа спустя, после того, как я лег, м-ль де ла М-р бросилась в мои объятия, и мы провели гораздо более сладкую ночь, чем предыдущая.
На другой день, позавтракав с м-м XXХ и ее дружком, я вернулся в Париж. Три или четыре дня спустя пришел Тирета мне сказать, что прибыл торговец из Дюнкерка, что он должен обедать у м-м XXХ и что она хочет, чтобы я пришел на обед. Я оделся с сокрушенным сердцем. Я не мог ни согласиться с этим браком, ни сделать то, что я мог бы, чтобы ему помешать. Я нашел м-ль де ла М-р более принаряженной, чем обычно.
Ваш жених, — сказал я, — не нуждается во всем этом великолепии, чтобы найти вас очаровательной.
— Моя тетя так не думает. Мне любопытно его увидеть, хотя, учитывая то, что вы говорили, я уверена, что он никогда не будет моим мужем.
Минуту спустя пришел он, вместе с банкиром Корнеманом, который устраивал этот брак. Я увидел прекрасного мужчину, около сорока лет, с открытым лицом, очень хорошо, хотя и просто, одетого, который обратился к м-м XXХ в простой и вежливой манере и взглянул на лицо м-ль де ла М-р, лишь когда ее ему представили. Его вид при этом стал более нежным и без всяких околичностей он заявил ей, что он хотел бы, чтобы впечатление, которое она произвела на него, хотя бы в малой степени совпало с тем, которое он мог бы произвести на нее. Она ответила ему только глубоким реверансом, не расставаясь с серьезным вниманием, с которым она его изучала.
Сели за стол, обедали и говорили о разных вещах, но не о браке. Будущие супруги переглядывались с любопытством, но не разговаривали. После обеда мадемуазель удалилась в свою комнату, и мадам пошла в свой кабинет вместе с г-ном Корнеманом и женихом, где они провели два часа. Выйдя оттуда и перед тем, как месье должны были вернуться в Париж, она позвала племянницу и в ее присутствии сказала жениху, что ждет его завтра, и что она уверена, что ее племянница увидит его с удовольствием.
— Не правда ли, моя дорогая племянница?
— Да, дорогая тетя. Я с удовольствием увижу месье завтра.
Не дожидаясь этого ответа, он удалился.
— Ну что ж, что скажешь о твоем муже?
— Позвольте, тетя, я скажу вам об этом только завтра; и за столом будьте добры говорить со мной, потому что, может быть, мое лицо его и не оттолкнуло, но он не может еще судить, разумна ли я.
— Я боялась, что ты будешь говорить свои глупости и испортишь хорошее впечатление, которое ты на него произвела.
— Тем лучше для него, если правда его разочарует, и тем хуже для него и для меня, если мы решим пожениться, не узнав, как следует, заранее наш образ мыслей.
— Как ты его находишь?
— Он мне кажется приятным; но подождем до завтра. Возможно, это он не захочет меня завтра, поскольку я так глупа.
— Я отлично знаю, что ты считаешь себя умной, и именно потому, что ты глупа, вопреки тому, что г-н Казанова полагает в тебе глубокий ум. Он смеется над тобой, дорогая племянница.
— Я уверена в обратном, дорогая тетя.
— Полно. Вот глупость во всех ее формах.
— Но я прошу у вас прощения, — говорю я. Мадемуазель совершенно права, полагая, что я далек от того, чтобы над ней насмехаться, и я вполне уверен, что завтра она будет блистать во всех темах, которые мы ей предложим.
— Тогда вы оставайтесь здесь, и мы убедимся в этом. Мы составим партию в пикет, и я буду играть против вас «шуэт». Моя племянница будет играть с вами в паре, потому что нужно, чтобы она училась.
Тиретта попросил позволения у своей цыпочки пойти в комедию. Мы не делали никаких визитов, мы играли вплоть до ужина, и, послушав Тирета, который хотел дать нам отчет о комедии, пошли спать.
Я был поражен, увидев перед собой м-ль де ла М-р, полностью одетую.
— Я пойду раздеться, — сказала мне она, — после того, как мы поговорим. Скажи мне без уверток, должна ли я согласиться на этот брак?
— Как ты находишь г-на Х?
— Он мне отнюдь не противен.
— Тогда соглашайся.
— Этого достаточно. Прощай. С этого момента наши любовные отношения окончены, А наша дружба начинается. Я иду ложиться в свою кровать.
— Наша дружба начнется завтра.
— Нет, Представь, что я умерла, и ты тоже. Мне трудно, но это решено. Если я должна стать женой этого человека, я должна быть уверена, что достойна ею быть. Может так статься, что я буду счастлива. Не удерживай меня, позволь мне уйти. Если бы ты знал, как я тебя люблю!
— По крайней мере, обнимемся.
— Увы, нет.
— Ты плачешь.
— Нет. Ради бога, позволь мне уйти.
— Сердце мое, ты будешь плакать в своей комнате. Я в отчаянии. Останься. Я буду твоим мужем.
— Нет, я больше не могу на это согласиться.
Произнося эти последние слова, она вырвала свои руки из моих и вышла, оставив меня охваченным стыдом. Я не спал. Я был в ужасе. Я не знал, виновен ли я больше в том, что соблазнил ее, или в том, что отдал ее другому.
На завтра, на обеде она блистала. Она беседовала со своим будущим столь разумно, что я видел, что он очарован сокровищем, которым будет обладать. Я притворился, как обычно, что у меня болят зубы, чтобы не разговаривать. Печальный, задумчивый и больной также и от ужасной ночи, которую провел, я с удивлением чувствовал, что влюблен, ревную, в отчаянии. М-ль де ла М-р со мной не говорила и на меня не глядела; она была права, и я ее не упрекал.
После обеда мадам вошла в свою комнату вместе с племянницей и г-ном Х, и вышла оттуда через час, сказав нам, что мы должны их поздравить, что через восемь дней она станет женой месье и уедет в тот же день с ним в Дюнкерк.
— Завтра, — добавила она, — мы все приглашены на обед к г-ну Корнеману, где будет подписан контракт.
Не могу описать читателю несчастное состояние моей души.
Решено было пойти в Комеди Франсез и, поскольку их было четверо, я уклонился. Я отправился в Париж и, думая, что у меня лихорадка, сразу лег спать, но вместо отдыха, в котором я нуждался, мучения, которые жестокое раскаяние причиняло моей душе, увлекли меня в ад. Я думал, что должен помешать этому браку, либо умереть. Уверенный, что м-ль де ла М-р меня любит, я не мог поверить, что она мне воспротивится, когда я дам ей понять, что ее отказ мне будет стоить жизни. С этой мыслью я встал с постели и написал ей письмо, полное самых бурных изъявлений страсти… Утихомирив таким образом мою боль, я заснул и поздним утром отправил письмо Тирета, поручив ему тайно передать письмо мадемуазель и заверив, что не выйду, пока не получу ответа. Я получил его четыре часа спустя. Вот, что я, содрогаясь, прочел:
