Артур Прокопчук - ГРУЗИНСКАЯ РАПСОДИЯ in blue
Чтобы не задерживаться на описании всего зрелища, скажу только, что когда мы спустились на эти злосчастные сто метров, прошло больше часа, голубизна неба сменилась темной синевой. Стало быстро темнеть, и в этих потемках палатку мы поставили на какой-то косо наклоненной, но гладкой плите, размером с автобус, возвышающейся над плато, сложенном из плит темно-серого, почти черного сланца. Это было несколько необычное, но показавшееся нам безопасным, место для раскладывания палатки и ночевки.
Бог не дал нам пропасть, мы еле успели развернуть палатку, как разразился очередной ливень с грозой, и по пузырящимся под натиском ветра стенкам, со всех сторон, время от времени барабанили мелкие камни, а удары грома, как литавры, прерывали все мелкие шумы. Во всю ширину плато, со всех отвесных стен цирка хлынула вода, она образовала мощный поток, который сносил, увлекал за собой камни, валуны, стремнина потока набирала силу, а звук низвергающейся по расселинам хребта воды стал напоминать рев реактивных двигателей ТУ-104, с которым мы познакомились на недавно открывшихся рейсах Тбилиси-Москва.
Оставалось плотней закрыться и попытаться заснуть, но это нам плохо удавалось — мы понимали, что если вода еще немного поднимется, нас смоет вместе с палаткой. Высовываться наружу для осмотра происходящего не имело смысла. К рассвету все стихло, мы задремали, а придя в себя, откинув дверцу палатки, глянули на обновленный после ночной грозы мир и "возрадовались". Да, эта косая плита, смытая или сброшенная когда-то снежной лавиной на середину нашего цирка, окружающего небольшое плато, была единственным местом, куда даже тот ночной поток не смог бы добраться.
Мы оглянулись на седловину, с которой вчера спустились — она за одну ночь украсилась снегом и сверкала в утренних лучах, как корона, венчающая перевал. С места нашей ночевки, с промытого грозой, блестящего в косых лучах солнца, плато, видна была покрытая ледниками Тебулос-мта (груз."мта" — гора) — высшая точка Восточного Кавказа, отмеченная на карте, как вершина с высотой в 4490 метров. Обрывистые стены цирка из множества сланцевых гребней близко подступали к самому плато, напоминали острые спинные плавники сотен игуан и враждебно топорщились вокруг нас. Надо было уходить из этой мрачной красоты черно-коричневых, выросших из преисподней скал.
Это был географический центр Хевсуретии, отсюда уже было рукой подать до Шатили, по нашей карте пути оставалось всего километров в двадцать, мимо еще одного селения — Ардот. Мы двинулись дальше, пройдя за один час все скалистое плато, вошли в глубокое ущелье и снова ступили на тропу, прижимающуюся к склону этого глубокого каньона. Весь спуск от перевала до ущелья, по пологой травянистой морене, занял около двух часов часов непрерывной ходьбы.
На тропе, теснящейся почти все время к скалам, примерно, еще через два часа хода, вдруг, за огромным валуном над стометровым обрывом к реке, оказалась площадка с "дольменом". Я не видел ранее ничего подобного, знал об этих доисторических сооружениях только по фотографиям. Хотя может быть, это надо было бы назвать каменным саркофагом, или склепом, сработанным в более позднюю эпоху. Верхняя, накрывающая эту гробницу, плита из черного сланца, была размером, примерно, три метра с половиной на полтора. В переднее отверстие его я легко пролез и, когда глаза после яркого солнца, привыкли к сумеркам, увидел по бокам этого саркофага две длинные каменные скамейки, на которых лежали в истлевших одеждах старцы. Я позвал Алика показать ему удивительную находку, но вдруг, быстро и неожиданно, солнце исчезло в тумане, спустившемся в одночасье из лощины и накрывшем нас, как мокрой простыней, — "мрак опустился на землю" и разразился такой ливень с градом, который может быть только в горах. Не было еще двух часов пополудни, но как будто окончился день, и упала на нас ночь. А мы ведь еще и не потревожили их, в этих гробницах, спящих вечным сном уже несколько столетий!
Раскладывать палатку уже не было времени — я юркнул в дольмен-саркофаг, уговорил Алика лезть за мной, и мы стали пережидать налетевшую бурю. Я прилег на свободное каменное ложе, через узкий проход, на другом, покоился прах чьих-то прародителей. Алик присел на каменный пол, Главное — было сухо и меня не пугала гроза, которая неистовствовала где-то поблизости, словно искала нас и хотела, очевидно, покарать нечестивцев. В этом душноватом мраке, заполненном громыханием неба, голубыми и фиолетовыми вспышками молний и присутствием вечности, что покоилась в истлевших одеждах и застывших мумиях, я неожиданно заснул. Сказалась усталость от насыщенного тяжелой физической и психологической нагрузкой предыдущего дня, почти бессонная предыдущая ночь в грозу, излишнее обилие стрессовых моментов за эти сутки.
Я проснулся от вдруг наступившей тишины, выскочил, как черт из табакерки, через овальное отверстие наружу — Алик уже вылез из палатки, в которой он, оказывается, провел все время, пока я спал, не желая делить ложе с "мощами", разжег костер с помощью "сухого спирта" и собирался открывать консервы. Надо было присоединяться, мы так и не поели за целый предыдущий день как следует, — все на ходу, — под ложечкой посасывало.
Яркий свет солнца, готовившегося завернуть за гребень, осветил панораму другого ущелья уходящего на север, с речкой, глубоко прятавшейся не его дне. Сверху с тропы было отлично видно место впадения, не обозначенной на нашей карте, реки в Аргун, по ущелью которого мы, как было отмечено на карте, шли весь этот день. Мы остановились на мысу, как потом оказалось, в двух шагах от "города мертвых", в месте слияния реки Аргун и Хевсуретской Арагви, но спуститься по серпантину к самому Цой-Педе мы не догадались, так как ничего тогда не знали об этом святилище, и не знали о серпантине, ведущем к нему. Только потом, анализируя свои впечатления от этого похода, и сверяя свои данные с другими материалами, я позже узнал об этом месте, мимо которого мы прошли. Было ли оно обозначено на наших картах, я не помню.
("Склеповый город мертвых Цой-Педе. Вход в святыню охраняют два столпообразных святилища, за ними разбросаны каменные усыпальницы в виде домиков-склепов. Все 42 склепа покрыты двускатной сланцевой крышей. Склепы Цой-Педе построены в XVI–XVII веках, когда горцы хоронили умерших в родовых усыпальницах", из Интернета).
Где-то здесь столетиями сходились две разные культуры — это была граница христианского мира на Кавказе, окруженная исламом, другими обычаями, "адатом", похищением заложников. Там — на севере и северо-востоке, жили "леки" (груз. яз. — лезгины), авары, чеченцы и многие другие. Здесь же, за три дня пути из Омало, мы встретили пока только одного тушинца в Чешо. Весь горный край как-будто вымер.
