Иван Уханов - Рычков
— Но ведь и Петр Великий хлеб велел за границу отпускать токмо тогда, когда его вдоволь и он дешев внутри России будет. Но полны ли наши закрома? — рассуждал Рычков.
— О том и речь, что земли тут много плодородной, но немалая ее часть впусте пребывает. Петр Алексеевич же взаправду одно время запрещал вывоз хлеба из державы, а после урожаев и улучшения землепашества опять в 1717 году дозволил хлеб за море вывозить, с пошлиною со ржи и ячменя по полуефимку с четверти…
Оглядывая строения в крепостях и селениях, Неплюев подчас сердито замечал:
— Все оное не из леса, а сподручнее из камня возводить. Извести, песка, глины, скального камня, речной гальки у нас тут повсюду видимо-невидимо, а мы из Башкирии лес возим да по берегам рек срубаем, великого Петра императора указы грубейше нарушаем. А ведь как он о лесах радел! Это при нем впервые стали не рубить, а пилить лес, да еще с таким замером, чтоб менее десяти сажен дерево не трогать. Тем самым он молодые леса от порубок берег. Заповедные места учинил. На дрова разрешал токмо еловый, осиновый лес рубить да валежник. А к дубу, ясеню, липе, вязу чтоб не прикасаться. Побывав на осмотре нижегородских и казанских лесов, определил жестокое наказание за их рубку, штрафы, учредил штатных смотрителей за лесами. За самовольную порубку дубов, помню, одного мещанина едва не до смерти забили розгами, а муромского купца в тюрьму посадили.
— Строгость и правоту свою государь мог силою указа утвердить, но столько ли власти у нашей губернской канцелярии и у вас, губернатора?
— Не в силе бог, говорят, а в правде. Хоть как горька правда, но не таи перед ним, скажи как есть, и государь, сие по личному опыту знаю, завсегда оценивал открытую к нему душу.
— Счастию вашему всегда завидую, что видеть и слышать великого государя вам довелось, — признался Рычков.
— Человек он был такой, что каждая встреча с ним молода в памяти, — светлея лицом, рассказывал Неплюев. — Вот был случай, когда вместе с юными гардемаринами я из-за границы возвратился, где мореходному делу мы обучались. Государь Петр сам у нас экзамены принимал по приезде в Петербург. Подошла и моя очередь испытание пред ним держать за всю полученную в загранице науку. Спрашивает меня государь: «Всему ли ты научился, для чего был послан?» Многие норовили обходить государя ответами своими. А я вытянулся пред ним в струнку и говорю: «Всемилостивейший Государь, прилежал я по всей моей возможности, но не могу похвастать, что всему научился, и прошу, как пред Богом, Вашей ко мне щедроты». Сказав так, пал я пред ним на колени. Государь дал поцеловать правую руку свою и, показав на ладонь, сказал мне: «Видишь, братец, хоть я и царь, да у меня на руках мозоли, а все оттого, что показать вам пример норовлю и достойных помощников и слуг Отечеству иметь желаю».
Неплюев не раз рассказывал Рычкову о том, как потрясла его смерть Петра Первого. Это «плачевное известие» он получил, находясь в качестве резидента в Константинополе, выразив душевное состояние в своих дневниковых «Записках»:
«Я омочил ту бумагу слезами, как по должности моем государе, так и по многим его ко мне милостям не лгу, что был более суток в безпамятстве; да иначе бы и мне и грешно было: сей монарх отечество наше привел в сравнение с прочими; научил узнавать, что и мы люди, одним словом, на что в России ни взгляни, все его началом имеет, и что бы впредь ни делалось, от сего источника черпать будут; а мне, собственно, сверх вышеописанного был государь и отец милосердный».
С РОССИЙЦАМИ ПОСВОЯСЬ
Дом согревает не очаг, а согласная жизнь.
Пословица— Всех пальцев у человека не хватит, чтобы сосчитать народы, в нашем крае ныне проживающие. И каждый норовит поболее тепла и благ иметь, вот каждый и тащит на себя одеяло. Отчего обиды, распри тут часто случаются. Ну разве ж обижены в сравнении с другими башкиры, что сызнова возмущение затеяли? Как весна, то бунт у них, — негодовал Неплюев после встречи с башкирской делегацией, которая требовала отмены подушного налога, только что введенного императрицей Елизаветой Петровной.
— Но ведь и к русским землепашцам такой же закон применен. Вдобавок наши еще другие подати несут и от рекрутской повинности не освобождены в отличие от башкирцев, — недоумевал Рычков.
— Однако недовольны, депутацию прислали, мятежом грозят. Но уповаю, сие не от простого люда исходит, а от начальства их. И тут надлежит спокойствие нам проявить. Выехать в башкирские селения и разъяснить благотворящую суть указа нашей императрицы.
Из Оренбурга в Уфу вскоре был послан полуторатысячный отряд генерал-майора Штокмана и полковника Люткина. Сам Неплюев внезапно заболел, вместо него с отрядом поехал Петр Рычков.
— Обойтись без кровопролития, применяя силу слова, — наставлял Неплюев. — Ясак башкирцы должны уплатить по разумению и закону как подданные.
Без кровопролития все же не обошлось. В деревне Черемижской русских делегатов встретили четыреста вооруженных башкир. Отвергнув предложение о переговорах и приказ секунд-майора «Разойтись!», они атаковали русский отряд. В бою башкиры потеряли семьдесят человек убитыми и около ста раненными.
Озадаченный Неплюев послал нарочного с приказом войску действовать не спеша, без применения оружия, рассылая по деревням увещевательные грамоты. Постепенно башкиры поутихли, выплатили ясак, жизнь в крае вошла в мирное русло.
Послушать, почитать Неплюева, Рычкова, других русских «колонистов», и сразу же поймешь, что никакими колонистами они не были, поскольку освоение степного края старались вести добром и миром. К этому, если вспомнить документы и поразмыслить, призывало и правительство, назначая управителями вновь приобретенных провинций и подданных народов в большинстве самых лучших людей империи — строгих, справедливых, образованных администраторов. Таких, как Кирилов, Татищев, Неплюев, Перовский, Муравьев-Амурский, Черняев…
А сколько было издано царских грамот и указов об охранительных мерах для аборигенов! Русские поселенцы органично врастали в иноплеменную среду, завязывали с башкирами, казахами, калмыками, татарами хозяйственные, дружеские и даже родственные отношения. Браки русских с инородцами казались привычным делом, приветствовались и одобрялись. Рычков, например, советовал русским парням жениться на туземных девушках, а туземным парням жениться на русских девушках, «ибо они (туземные жители), посвоясь с российцами, к земледелию гораздо могут быть склоннее и полезнее как для себя, так и для общества».
То есть говорить об угнетении русской нацией других народов, о некоем «народе-господине» нет оснований. Хотя, конечно, взаимоотношения между русскими переселенцами и коренным населением складывались не без трудностей и противоречий, взаимных обид и злоупотреблений. Но виноваты в этих распрях и столкновениях меньше всего были русские переселенцы-хлебопашцы, откликнувшиеся на призыв ехать и занимать «свободные земли» на Урале и в Сибири: они ни в чем не стесняли кочевое население, земли всем хватало — и для посевов, и для пастбищ. Осложнения стали возникать позже, когда площади свободной земли начали уменьшаться, а цены на нее — повышаться. К тому же на смену талантливым и честным первоустроителям Оренбургского края прибывали алчные чиновники, хищные коммерсанты. Они скупали, а то и отбирали землю как у туземного населения, так и у русских колонистов и по спекулятивным ценам перепродавали ее. Крестьян, прибывавших из внутренних губерний на «свободные земли», повсюду настигало крепостничество, которое было нисколько не легче колониального гнета. И все же словом «колонизаторы» нельзя характеризовать весь разнообразный контингент русских поселенцев в том смысле, в каком обычно оно применялось к колонизаторам вообще. Для сравнения вспомним, что до прихода англичан в Северную Америку там проживало более двух миллионов индейцев. К началу нынешнего столетия их осталось менее двухсот тысяч, оттесненных в малоудобные для жизни места. Да и как тут не вспомнить узаконенную охоту на индейцев, установленную цену за их скальпы?! Туземцев истребляли, как зверей и птиц.
