Владимир Рудный - Долгое, долгое плавание
На «Изяславе» он чаще других ходил в плавания. К сожалению, дальше Копорья и Лужской губы некуда было ходить.
Когда на флот пришло первое комсомольское пополнение, Ю. Ф. Ралль, известный моряк и педагог, в статье «Как поднять морскую подготовку в географических условиях Балтийского моря» писал, что обучить моряка-гражданина и моряка-специалиста теперь легче будет, но сложно выработать моряка, любящего водную стихию, если молодые привыкают к пресной воде Невы и Петергофского рейда. Одной теории и энтузиазма мало. Необходимо оторвать благодаря разным неблагоприятным условиям «прилипший к Маркизовой луже флот и внедрить сознание как внутри него, так и повсюду, что мы не являемся случайными гостями на волнах Балтики».
Исаков любил морскую стихию, для него управление кораблем — искусство. Мичмана на «Изяславе» к самостоятельному управлению не подпускали на версту, но вот он стал командиром «Изяслава», и в Кронштадте заговорили о нем, как о виртуозе.
Иван Григорьевич Карпов, сменивший Исакова на «Якоре», а потом командир тральщика «Ударник», рассказывал мне, как швартовался на «Изяславе» Исаков. И не где-нибудь, а в нашпигованных кораблями и мелкими посудинами гаванях Кронштадта. «Ударник» стоял у дока Сургина, эсминцы — возле Усть-Рогатки. Механик «Ударника», едва наступало время возвращения эсминцев с моря, тянул Карпова на стенку дока — оттуда хорошо видно, как заходят эсминцы к Усть-Рогатке. Один швартуется долго и нудно, пугается любого случайно выкатившегося катерка, другой мучает механиков переменой ходов, наваливается на стенку кормой, — зрители опытные, видят и долго помнят каждую ошибку.
Исаков вел с моря корабль к точно известной стоянке, зная, что двое соседей на местах и лишнего простора между ними нет. Оставлена узкая, но для умельца достаточная щель между двумя такими же эсминцами, соединенными с кормы сходней с берегом, он должен без суеты, не задев чужого борта, не оскорбив ошибкой самолюбия своей команды, занять свое место, бросить на берег сходню и начать обычную жизнь у причала. Он выполнял это, как артист, недаром он сравнивал первую швартовку на «Деятельном» в Астрахани с дебютом новичка в зале, полном Шаляпиных и Карузо. К месту швартовки он подходил изящно и без лишних эволюций. Войдя в гавань, он на прямой против отведенного ему места машинами разворачивал корабль, нацелясь кормой на стенку, отдавал в точке, уже выверенной по ему известным береговым ориентирам, якорь и шел, потравливая якорь-цепь, задним ходом, причем ходом средним, а не малым; он влетал в щель между соседями и в мгновение, доступное только ему, только его интуиции и глазомеру, давал после «среднего назад» — «полный вперед», останавливая корабль как вкопанный на расстоянии достаточном, чтобы не уронить сходню в воду, а положить ее на берег устойчиво. Радуясь, как может радоваться удали мальчишка, но сдерживая себя, как умел потом десятилетиями сдерживать себя измученный ранами адмирал, командир «Изяслава» спускался с мостика, но шел не в каюту, а по сходне на берег. Куда-нибудь мимо зрителей, у которых только что дух захватывало от его цирковых эволюций.
Конечно, такая виртуозность основана на знании теории корабля, математическом расчете, долгой тренировке, анализе наблюдений за маневрами товарищей и тысяче иных элементов того, что именуется опытом. Но был тут и артистизм моряка «до последней капельки».
Когда в разгар зимы 1922 года Исакову предложили оставить на время «Изяслав» — зимой эсминцы в ремонте — и отправиться с подрывной партией минеров на ледоколе «Пурга» в командировку в Эстонию, он тут же забыл про морозы, сшибающие с ног зимние ветры, про все недуги на свете, помня только одно: есть возможность пройти до Балтики, побывать в Ревеле, теперь Таллине, для него закрытом.
Капитан Петроградского порта просил военных моряков срочно вызволить шедший к нам из Англии пароход «Эшвин», еще в декабре 1921 года затертый льдами между банкой Вигрунд и Кикскюльским рифом. «Пурга» вышла в Таллин за «Ермаком» и пароходом «Трансбалт» — тот самый транспорт «Рига», на котором не удалось Исакову сходить в Гамбург, вернули пароходству, став «Трансбалтом», он открывал рейсовую линию на Запад.
В шестидесятые годы Иван Степанович попросил своего друга, известного морякам журналиста и собирателя удивительных корабельных историй Георгия Александровича Брегмана, свести его с ветеранами ледокольного флота, чтобы уточнить дневниковые записи об этом походе. Кроме работы в подрывной партии у банки Вигрунд, Исакову пришлось тогда вести в Таллине малоприятные переговоры с представителем британского адмиралтейства о проводке в Финский залив возвращаемых Англией русских ледоколов: так появился его рассказ ««Святогор» становится «Красиным»», посмертно напечатанный газетой «Водный транспорт». Но в двадцать втором году, возвратясь из очень трудной экспедиции, Исаков спешил описать другое, главное, — опыт работы подрывной партии во льдах. Статья с поясняющими таблицами была напечатана тем же летом в «Морском сборнике». Командир «Изяслава» так объяснял необходимость публикации своей первой научной работы: «Может случиться, что в условиях военного времени или по чисто коммерческим соображениям придется выводить корабли изо льда средствами подрывной партии. Такие случаи возможны, если не окажется ледоколов, если глубина не позволяет работать этими, обыкновенно глубоко сидящими судами, или если толщина льда и торосов окажется для них неодолимой».
«Если не окажется ледоколов»!.. Ледоколы остались старые, и тех несколько. Флот — и торговый, и военный — в упадке. Многие пароходы и корабли в Бизерте и в Маниле, эмигранты и международные дельцы распродают их на лом. А сколько судов на дне наших морей, заливов и бухт!
Поэтому спасение из льдов одного, только одного необходимого и, главное, действующего судна становилось событием.
Статью Исаков писал в постели — он всю жизнь не терпел лежать в госпитале без дела. На «Пурге» заболел воспалением легких, наверно не впервые, на этот раз тяжело. Медицинская комиссия сочла опасным продолжать службу на Балтике. Срочно на юг, в привычный с детства климат. Но на Черном море пока не на чем плавать. Флота нет, есть ничтожное число старых галош, именуемых «Морские силы Черного моря». Значит, на берег?! Слишком дорогая плата за зимнюю командировку в Эстонию.
Он тянул сколько мог. Еще кампанию плавал на «Изяславе». А к следующей зиме уехал на Черное море, назначенный в мокрый, но теплый Батум, впервые на береговую должность — начальником Южного района СНиС — Службы наблюдения и связи. Формально — скачок по служебной лестнице вверх, быстрый, но «боком». Он принял удар, не теряя надежды снова стать капитаном. А пока взялся со всей силой натуры за организацию службы, которая всякому флоту необходима, но которой тогда не было.
