Поль Зюмтор - Вильгельм Завоеватель
Многочисленное духовенство почти не выделялось из массы населения. От мирян его отделяли только формальные внешние признаки. Хотя клирики были отмечены тонзурой, а различные привилегии создавали им определенный статус, однако по образу жизни большинство их ничем не отличалось от мирян. Общество и Церковь настолько глубоко пронизывали друг друга, что даже противопоставления, кажущиеся нам само собой разумеющимися, тогда не имели существенного значения. Обращение в христианство королевств Скандинавии в начале XI века раздвинуло христианский мир до пределов, в которых он оставался вплоть до начала нового времени. В этом географически компактном, но социально разнородном мире Церковь представляла собой господствующий институт. Гораздо менее централизованная, чем в наши дни, она имела иерархическую структуру, унаследованную еще от древних времен, и отличалась сравнительно сложной организацией: совокупность уполномоченных лиц (епископов), региональные собрания которых (синоды или соборы) обеспечивали связи и взаимный контроль, поддерживающих постоянные отношения с верховным главой, папой. Деятельность папских легатов об-легчала эти контакты. Церковные провинции во главе с архиепископами объединяли в своем составе несколько епископств. Один архиепископ осуществлял в пределах более обширной территории — например, в рамках королевства — верховенство над другими архиепископами и назывался примасом. Церковное законодательство (каноническое право), конкурировавшее с феодальным обычным правом, предусматривало весьма эффективные санкции, наиболее тяжелой из которых был интердикт, которому могли подвергаться как отдельные лица (в этом случае он практически совпадал с экскоммуникацией, мерой, временно запрещавшей общение виновного с прочими членами общины), так и группы лиц и даже целые регионы, в которых в таком случае на время прекращалась вся литургическая жизнь.
Являясь главным фактором единства в европейском мире, Церковь вместе с тем была и сдерживающим, умиротворяющим элементом. Она содержала редкие в то время учреждения социального обеспечения (богоугодные заведения) и просвещения: уже во второй половине X века намечается постепенное возрождение епископских и монастырских школ. Около 1000 года насчитывалось с дюжину таких школ на территории между Луарой, Соной и Маасом. Наиболее известной из них была Реймсская соборная школа, славу которой возродил выходец из Аквитании Герберт, учившийся математике у арабов; его ученик итальянец Фульберт преподавал в Шартре. Вместе с тем в последние десятилетия X века Церковь все больше интегрировалась в рамки феодального общества и как социальный институт, и с точки зрения менталитета верующих. Множество епископств и аббатств становилось фамильной собственностью могущественных сеньоров. Право назначения прелатов, которое некогда присвоили франкские короли, фактически перешло в частные руки, точно так же как и прочие королевские права. Обладание епископской кафедрой или аббатством само стало важным источником могущества. Сеньориальный род, которому посчастливилось владеть епископством или аббатством, упорно цеплялся за это владение, добиваясь того, чтобы на посту епископа или аббата сменяли друг друга его члены или вассалы. С точки зрения канонического права это было нарушением, именовавшимся симонией, однако около 1000 года эта практика получила столь широкое распространение, что общественное мнение и даже духовенство больше не осуждали ее.
Во многих городах епископ приобретал права графа, которые отныне становились принадлежностью его кафедры. Церковные владения, уже на протяжении нескольких столетий пользовавшиеся административным и фискальным иммунитетом, становились независимыми сеньориями, постоянно расширявшимися за счет дарений, и более богатыми, нежели светские сеньории, благодаря тому, что избегали превратностей, сопряженных с разделами и передачей по наследству. При этом они носили имя не владельца, а соответствующего святого покровителя, например земля святого Бенедикта. Епископы и аббаты имели своих вассалов и рыцарей и осуществляли пожалование фьефов. Даже духовная миссия прелата в конце концов до некоторой степени уподоблялась фьефу. Вручение епископского посоха представляло собой обряд инвеституры, который совершался местным светским сеньором, и новоиспеченный епископ приносил ему вассальную присягу. Вместе с тем под покровом иммунитета и права убежища формировалась настоящая территориальная власть, и церковные владения выходили из-под какой-либо внешней юрисдикции, так что фогты, действуя от имени прелатов, пользовались неограниченными полномочиями, злоупотребляя ими еще больше, чем управляющие светскими имениями.
Прелатами становились те, кто что-то значил в мирских делах: этого избрали епископом за его богатства, того — за его военную мощь, а некоторые просто покупали должность. Хотя немало было благочестивых и образованных епископов, многие отнюдь не блистали этими достоинствами: епископ Бове в правление Филиппа I был неграмотным, епископ Тура — активным гомосексуалистом, что служило источником вдохновения для сочинителей фривольных песенок, а епископ Лaна увлекался шутовством, пародируя богослужение. Это, разумеется, не прибавляло престижа обладателям епископского сана, а ведь епископ занимал первое место среди тех, чьим общественным долгом было помогать людям в обретении Небесного Царствия: только он один мог отпускать наиболее тяжелые грехи.
Экономические и социальные различия в среде духовенства были не менее разительны, чем среди мирян. Окружавшие епископа каноники, обладавшие земельной собственностью, сами были большими господами, зато располагавшиеся на самом низу социальной лестницы служители сельских приходов мало чем отличались от своей паствы. Приходская церковь всецело зависела от сеньора, завладевшего ею и превратившего ее в источник доходов, из которых он выделял в виде дара малую толику священнику. Дабы тот мог как-то свести концы с концами, он наделял его участком земли, обрабатывать который приходилось самому священнослужителю. Обычно эту должность занимал тот, кого сам сеньор выбрал из числа детей своих держателей или сервов и кому кюре из соседней деревни преподал несколько уроков литургии. Интеллектуальный уровень таких священников оставался (какими бы достоинствами ни наделил их Создатель) скандально низким. Хорошо, если они умели скороговоркой пробормотать текст мессы, который, не понимая, зазубрили наизусть, и совершать таинства. В хозяйственном отношении сельский священник не мог обходиться без помощи женщины. Живя с женой или сожительницей, обремененный семейством, он до того примирялся со своей жалкой и презренной судьбой, что кое-где возникали даже династии такого духовенства. Другие, будучи не в состоянии исполнять службу за неимением самого необходимого и подвергаясь со стороны господина телесным наказаниям наряду с сервами, оказавшись в крайне бедственном положении, предавались беспробудному пьянству или пускались в бега. Сообщают, что были среди сельского духовенства и колдуны.
