Луи Буссенар - По Гвиане
— Вам потребуется кухарка и слуга-мужчина, — сказал Казальс, — через четверть часа они уже будут у вас. Я сам всего лишь несколько дней назад прибыл с прииска, чтобы немного привести себя в порядок, так что не успел как следует устроиться.
Пробило пять часов. Солнце пекло немилосердно. Казальс, еще семь лет назад превратившийся в негра (по его словам), любезно отдает в мое распоряжение свой зонт, ибо, как он утверждает, его загорелая до черноты, обветренная кожа невосприимчива настолько, что «ей уже ничто не грозит». Мы направляемся к тому, что Казальс скромно именует хижиной.
Надо сказать, что «хижина» оказалась просто великолепна: двухэтажное деревянное строение с широкой крытой галереей манило отдохнуть на веранде с видом на море.
11
Кайенна и ее окрестности.
Я остановился, уважаемый господин директор, на описании дома, который мой новый друг Казальс столь великодушно предоставил в мое распоряжение. Это письмо не удалось отправить вовремя по не зависящим от меня обстоятельствам. Почта в Гвиане работает из рук вон плохо. Я находился уже в Сен-Лоране, на реке Марони, всего в шестидесяти лье от Кайенны. Но вследствие бестолковости и нерасторопности, свойственных большей части действий высшей администрации, Сен-Лоран в течение двадцати пяти дней не имел связи с Кайенной!
Теперь, после того как я достаточно ясно объяснил вам и читателям «Журнала путешествий» причину своего молчания, продолжу повествование.
Дом под номером 33 на улице Порта (рядом с английским консульством) великолепен. К нему ведет пологая кирпичная лестница из двух маршей, параллельная фасаду. На первом этаже расположены склады внушительного размера с товарами господина Поля Инара, одного из самых влиятельных коммерсантов колонии. На втором этаже — три спальни, гостиная, столовая, бильярдная и еще одно просторное помещение, которое Казальс намерен в скором времени заполнить множеством бутылок с вином почтенного возраста, точно установленного, проверенного и подтвержденного всеми уважаемыми коммерсантами и самыми непогрешимыми экспертами.
Спальни и гостиная выходят окнами на улицу. Я могу беспрепятственно наблюдать за кайеннскими грифами-урубу[48], которые сильными ударами клювов и когтей расправляются с отбросами, выполняя, как и в других колониях, роль санитаров. К просторной веранде примыкают остальные комнаты, расположенные со стороны двора. Кухня на втором этаже не уступает размером небольшой парижской квартире.
Забыл сказать, что дом трехэтажный. Третий этаж — точная копия второго. Как и большинство домов колониального типа, номер 33 по улице Порта деревянный. Полы, потолки, стены, опоры, перегородки — все сделано из прочного дерева, не поддающегося времени, непогоде и даже насекомым. Дом резонирует как гонг, и мне кажется, что я живу в большом барабане.
Прежде всего поражает одна особенность: окна фасада лишены стекол, скорее их можно назвать отверстиями, скрытыми подвижными жалюзи. Стекла здесь вообще не используются, к великой радости огромного количества насекомых, предназначенных, кажется, лишь для того, чтобы впиваться в человеческую кожу и постепенно доводить людей до умопомрачения.
Не забывайте, что мы находимся недалеко от экватора, где в дневное время нещадно палит солнце, а ночи душные, влажные, так что создается впечатление, что находишься в парнике.
Поэтому все дома расположены таким образом, чтобы их обитатели могли постоянно ощущать движение воздуха. Впрочем, это не спасает от зноя.
Возле дома разбит роскошный сад. Он раскинулся на трех уровнях, так как дом стоит вплотную к господствующей над городом горе Сеперу. На горе расположены маяк и форт с теперь уже потерявшими свое значение бастионами и старинными чугунными пушками. Все это сейчас скорее бутафория, чем вооружение.
В правой части дома находится просторное помещение с двумя большими ваннами из белого мрамора. Напротив — радует взор красивый цветник у широкого водоема, куда отведены (по договоренности с муниципалитетом) воды Ророты. Ророта имеет в Кайенне такое же значение, как Дюи и Ванн в Париже. Она позволяет также местным виноторговцам легко повторять чудесные превращения, происшедшие в свое время в Кане Галилейской[49].
Около водоема высится огромный вольер с птицами в ярком оперении; их разноголосый гомон воздействует на ваш слух так же, как кричащие краски их перьев — на ваше зрение.
На следующем уровне — десятью ступеньками выше — расположен огород, где растут капуста, салат, томаты, словом, разные овощи! Не удивляйтесь, обитатели Кайенны знакомы с овощами только по консервам в жестяных банках, присылаемым из метрополии; для переваривания их содержимого нужны поистине луженые желудки.
Еще десять ступенек в гору — и перед вами красивая беседка в деревенском стиле в тени лимонных деревьев, а также великолепного мангового дерева с его крупными плодами, пахнущими скипидаром, вкуса которых я до сих пор не знаю.
Вы видите, что меня поместили как чрезвычайного и полномочного посланника.
Дом обставлен очень просто. На кроватях — жесткие матрацы, что вполне понятно. Плоская подушка и две простыни. Стоит прилечь на постель, как вам становится слишком жарко. Кровать окутывает со всех сторон широкая противомоскитная сетка; она ограждает спящего от налетов маленьких крылатых чудовищ, именуемых комарами.
В комнатах расставлены стулья и кресла-качалки из тростника. Вы обнаружите здесь и два буфета из местного дерева с великолепным рисунком древесины (за них в Европе заплатили бы огромные деньги). В галерее (говорил ли я о ней?), обращенной к улице, постоянно висят два гамака.
Обустройство дома так хорошо продумано, что здесь удобно и просторно.
Без дальнейших церемоний я располагаюсь в нем. Весь мой багаж разместится завтра в одной из комнат второго этажа. А пока Казальс, не теряя времени, отправляется искать для меня прислугу. Через полчаса он возвращается в сопровождении пятидесятилетней негритянки и негритенка лет двенадцати — тринадцати.
Негритянку зовут Полин, а мальчика — «муше» Эмиль. Полин — прекрасная кухарка и хорошо разбирается во всех деталях ведения домашнего хозяйства; мне обеспечены прекрасные условия жизни. Эмиль — прототип кайеннского Гавроша, он чертовски находчив, говорит Казальс, и немного жуликоват, но очень добрый и послушный, короче говоря, славный мальчуган.
Полин относится к Эмилю как к своему сыну, хотя они не состоят в родстве. Поскольку у этой превосходной женщины никогда не было детей, а она их, разумеется, любит без памяти, Эмиль уже, по крайней мере, десятый ребенок, которого она приютила и воспитывает как своего собственного сына. Родители бедного мальчика с трудом могли его прокормить. Они были вынуждены отправиться на прииски, и моя славная кухарка восемь или десять лет назад взяла Эмиля на свое попечение и с тех пор заботится о нем. Казальс и Лабурдетт знают ее уже давно. Она когда-то путешествовала с ними по реке Марони. Затем они устроили Полин в Спарвине во главе небольшого заведения, и она сумела оказать серьезную помощь заболевшим золотодобытчикам с россыпей Верхней Марони.
