Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона
Из всех личностей наполеоновской эры она меньше всех получила правильную оценку. Она, которая познала весь ужас тюрьмы и ожидания смерти и потом всю полноту счастья на одном из самых блестящих тронов Европы, рядом с человеком, которого прославлял и перед которым трепетал весь мир, – она не только окружена для нас известным ореолом, делающим нас снисходительными к ней, но и кроме того она вызывает в нас чувство бесконечной жалости к себе, потому что она должна была ради политики пожертвовать всем: любовью, блеском, могуществом и влиянием. И, несмотря на многие ее слабости и ошибки, образ Жозевины неотразимо влечет нас к себе.
Впрочем, сама ее судьба подсказывает нам эту снисходительность. Она не была счастлива в своем первом браке с виконтом Александром де-Богарне [11] . Прожигатель жизни, тщеславный, расточительный, деспотичный и капризный, настоящий баловень фривольного придворного общества, он всякую другую женщину любил больше, чем свою собственную жену. Он не обращал внимания на Жозефину и кружился в вихре удовольствий, в которых для него, молодого, жизнерадостного офицера, не было недостатка ни в Париже, ни в гарнизонах. При этом он принадлежал к тому типу людей, которые позволяют себе все, что угодно, а по отношению к жене проявляют самую низменную ревность, даже и не любя ее. Очень скоро он стал обвинять Жозефину в неверности и отрицал даже, что он отец ее дочери Гортензии, впоследствии королевы Голландии. И он был неправ, потому что в то время двадцатилетняя Жозефина не имела ни возможности изменить ему, ни охоты сделать это, потому что она любила своего мужа. Впоследствии, конечно, она куда легче относилась к вопросу о верности.
После такого обвинения со стороны Александра Богарне супруги стали жить отдельно, пока, наконец, их снова не соединила тюрьма. Генерал Богарне был невинно обвинен террористами и, как аристократ, должен был кончить свою жизнь на эшафоте. Жозефина в эти дни его несчастья выказала истинное благородство характера. Несмотря на все страдания, которые причинял ей Александр, она употребила все усилия, чтобы добиться его освобождения. Но все было напрасно. Сама она весной 1794 года тоже должна была переступить порог тюрьмы. Оторванная от своих детей, Евгения и Гортензии, она в течение трех месяцев изнывала в самой ужасной из революционных тюрем, в грязном и нездоровом бывшем кармелитском монастыре. И когда 6 Термидора голова ее мужа упала под топором палача, она так искренно оплакивала его смерть, как будто он никогда не причинял ей никакого зла.
К ней самой судьба была милостивее. Сильная лихорадка, – настоящая или притворная, это подлежит сомнению, – приковала ее к тюремной койке и помешала ей появиться перед революционным трибуналом, который должен был вынести ей смертный приговор. Провидение простерло свою охраняющую руку над этой женщиной, которой было суждено носить корону Франции. Во время ее болезни случилось невозможное: Робеспьера, всемогущего диктатора, который держал в своих руках тысячи человеческих жизней, самого постигла Немезида! Он должен был искупить на гильотине все свои преступления. Его смерть открыла для всех томившихся в тюрьмах двери для новой свободы и новой жизни. Вместе со многими товарищами по несчастью была спасена и Жозефина Богарне.
Но она спасла только свою жизнь, больше ничего. Ее состояние, ее имения – все было конфисковано. От ее родителей на Мартинике ей нечего было ждать. Отец ее, который умер 4 ноября 1791 года, оставил после себя только долги. То немногое, что могла дать ей ее тетка, мадам Реноден, возлюбленная ее свекра, старого маркиза де-Богарне, было далеко не достаточно для женщины с такими притязаниями, как Жозефина. Она никогда не могла привести в порядок свои денежные дела. С беспечностью истой креолки предавалась она во всякое время – была ли богата или бедна, – своей несчастной страсти разбрасывать деньги полными горстями. Если у ней их не было, она делала долги. Даже тогда, когда она уже имела полную возможность позволять себе самые дорогие прихоти, она все-таки должала всем и каждому. Даже Наполеону, который во всем соблюдал самый строгий порядок, было подчас не под силу урегулировать ее расходы. Время от времени Жозефина вся в слезах признавалась ему в своих долгах. Это вызывало вспышки гнева, но долги бывали уплачены. Даже до самой Эльбы его преследовали денежные дела Жозефины. Эта ее безграничная расточительность сделалась пагубной для нее в ту эпоху, когда она вышла из тюрьмы и очутилась лишенной своего состояния. Она буквально по уши залезла в долги, и даже ее прислуга одалживала ей деньги.
Общество, это разнузданное и безнравственное общество после 9 Термидора и во время Директории, могло иметь на Жозефину только самое дурное влияние. Она завязала тесную дружбу с прекрасной, но в высшей степени легкомысленной мадам Тальен и ее мужем. Эта компания, преданная культу чувственности, наслаждений и любовных похождений, была как раз по душе жаждавшей жизни и удовольствий креолке. Достаточно натерпелась она в тюрьме и насмотрелась на слезы, нужду, грязь, разврат и моральное оскудение! И удивительно ли было, что она со всей страстностью бросилась теперь в новую жизнь, в этот вихрь опьяняющих наслаждений, в котором кружилась вся Франция? Даже более сильные характеры, нежели Жозефина, не могли устоять в этом водовороте. Как же могла не поддаться ему она, такая слабая, податливая, так жадно стремившаяся наслаждаться жизнью? Сегодняшний день был прекрасен. Завтра, может быть, смерть уже подкарауливает из-за какого-нибудь угла. В те времена неожиданных и чуть не ежедневных переворотов никто не мог быть уверен, что ему принесет ближайшее будущее.
И Жозефина Богарне стремилась использовать все удовольствия до конца. Она была на каждом балу, на каждом концерте, ее можно было встретить во всех театрах, в летних садах и на прогулках. Ее видели на балах в отеле Телюссон, в отеле Лонгевиль, в Тиволи, в «Идалии», среди тогдашних молодых красавиц. Терезия, победоносная красавица, «львица Директории», была ее неизменной спутницей.
Несмотря на ужасающую дороговизну жизни, мадам де-Богарне давала обеды и собирала у себя общество, покупала индийские шали, дорогие платья и шелковые чулки по 500 франков ассигнациями за пару. При этом ей нужно было воспитывать ее двоих детей. Гортензия была в пансионе мадам Кампане, а Евгений воспитывался в ирландском институте Мак-Дернотта в Сен-Жерменском предместье. Все это стоило больших денег, а у мадам де-Богарне доходов не было. И она должала и должала повсюду. Ей беспрестанно нужны были все новые и новые суммы денег. Одни ее платья, благодаря которым она слыла за одну из самых элегантных женщин Парижа, стоили бешеных денег. Наконец, эта безрассудно расточительная женщина принуждена была пустить в оборот свою любовь.