Сара Корбетт - Дом в небе
Пограничники в камуфляже, с автоматами Калашникова через плечо, взглянув на меня, покачали головами:
– Нет, сейчас нельзя. Слишком опасно.
Я поняла. Сейчас мусульмане во всем мире стали нервны и подозрительны из-за карикатур на пророка Мухаммеда, опубликованных недавно в одной датской газете. Протесты, мятежи до сих пор продолжаются повсеместно от Нигерии до Ливана, и конца этому не видно. Уж не знаю, имелось ли правительственное распоряжение насчет недопуска иностранцев в исламское государство Сомалиленд или это была личная инициатива пограничника, несущего службу в каменном сарае посреди пустыни в Восточной Эфиопии, но только дальше меня не пустили. И я вернулась туда, откуда приехала, по-прежнему имея в своем туристическом активе сорок шесть стран.
Найджел был для меня как свет в окошке. Говоря с ним по телефону или читая его сообщения где-нибудь в интернет-кафе, я чувствовала, что благодаря ему вращается Земля. Мне было знакомо это чувство. Его речь всегда была полна юмора, даже если он жаловался, что валится с ног от усталости после долгого переезда, что мухи забили ему нос и жутко надоели малолетние попрошайки. Встретившись, мы бежали в гостиницу, бросали в угол рюкзаки и падали в кровать. Он был сильный и умелый. Я любила золотистые волоски на его руках.
Я гнала от себя мысли о его подруге Джейн, и сам Найджел нервничал, когда ему случалось упомянуть ее. Иногда, слушая какую-нибудь историю, я чувствовала, что он намеренно отфильтровывает ее роль. Но он очень редко заговаривал о Джейн. Он говорил обо мне.
Вскоре ему предстояло вернуться в Лондон. Перед его отъездом мы совершили совместную вылазку в бурую пустыню на северо-западе Эфиопии, где осмотрели легендарную Афарскую котловину. О ней я читала дома в «Нэшнл джиографик» перед тем, как отправиться в путешествие. Статья называлась «Ад на Земле». Афарская котловина расположена в самом центре пустыни и знаменита сверхвысокими температурами. Путеводитель вскользь упоминал это место, но ни направлений, ни рекомендаций для посещения Афарской котловины не давал. Значит, побывать там стоило непременно.
Автобус привез нас в деревню мусульман-кочевников племени афар, на краю пустыни. Они жили добычей соли – вырубали целые пласты на далеких солончаках, грузили соль на верблюдов и через всю пустыню, в условиях самого жаркого на земле климата, везли скупщикам. Женщины афар носили свободные головные платки, оставляя открытыми разрисованные хной лица. Мужчины афар были знамениты тем, что кастрировали пленных врагов.
Нам хотелось побывать на соляных приисках. Найджел надеялся сфотографировать добытчиков, чтобы продать снимки в какой-нибудь журнал, а я думала записать свои впечатления и опубликовать их потом на сайте, посвященном путешествиям, или в нашей местной газете в Калгари. Нашим проводником вызвался быть низенький тучный афар с лицом, сморщенным, как скорлупа грецкого ореха, и с длинной седой бородой, куда он втирал рыжую хну. Мы прозвали его Рыжая Борода. Он не говорил по-английски, но его соплеменник, выступавший в нашей сделке переводчиком, объяснил, что дорога туда и обратно займет десять дней. С нами отправился и второй афар – молодой и серьезный погонщик верблюдов. Он получил прозвище Верблюжий Сплетник. От этого мы вообще не услышали ни слова – похоже, он умел общаться только с верблюдами. Лишь порой на его узком лице мелькала застенчивая улыбка. Он пешком сопровождал наш небольшой караван из четырех животных: двое везли нас с Найджелом, один – Рыжую Бороду, и последний верблюд вез багаж. У каждого под седлом были желтые пластиковые канистры, в которых плескалась вода.
Мы долго ехали вслед за Рыжей Бородой среди низких, плотно сбитых песчаных холмов, поросших кустарником, сменившихся под конец равниной серого цвета. Это было соляное плато. Всю дорогу мы с Найджелом развлекались как могли – пели песни, играли в «Двадцать вопросов» и просто кричали друг другу всякий вздор. Найджел рассказывал байки из своего детства – как он ненавидел интернат, куда его отправили учиться родители, и как он ненавидел за это родителей.
Мы расплескивали воду из бутылок, позволяли солнцу поджаривать свои голые плечи – словом, вели себя как школьники на первом свидании, с той разницей, что свидание проходило в эфиопской пустыне, в присутствии Рыжей Бороды и Верблюжьего Сплетника, которые молчаливо наблюдали за каждой нашей выходкой. По негласному уговору мы с Найджелом представлялись супругами, надеясь, что так наше свободное общение будет выглядеть более законным в глазах мусульман. Я, например, могла погладить его по щеке, а он игриво шлепал меня по заду, когда я садилась в седло после очередной остановки. Я начинала кое-что понимать о Найджеле. Несмотря на свои тридцать пять лет, он был не крепкий профессионал, а скорее полный надежд начинающий фотограф. Он говорил, что ему хочется быть военным корреспондентом где-нибудь в Афганистане, Судане, Ираке или Сомали – не важно где, лишь бы там шли военные действия, нуждающиеся в журналистском освещении. Я рассказала ему, как ездила в Кабул и жила в семье Амануддина. Грабитель на рынке не испортил мне общего впечатления об Афганистане как красивой загадочной стране, куда хочется вернуться. Найджел дал мне пощелкать своим фотоаппаратом – это был тяжелый, как кирпич, «Кэннон», с которым я забавлялась, меняя настройки в меню и объективы. Найджел показывал, как лучше снять пейзаж, как при помощи фильтра убирать солнечные блики.
Вторую ночь мы провели в маленькой афарской деревне, а точнее, в лагере перевозчиков соли. В одном шалаше Рыжая Борода раздобыл для нас два тюфяка и бросил их прямо на песок под открытым небом. Над нами мерцали миллионы звезд, не раз пролетал блестящий метеорит – плавно описывал широкую дугу и, вспыхнув напоследок, растворялся во тьме. От этой картины невозможно было оторвать глаз. Мы несколько часов пролежали без сна, глядя в небо, потом я начала дремать. Найджел вдруг сжал мою руку.
– Знаешь что? – сказал он. – Я бы сейчас ни за что не хотел оказаться в другом месте. – Помолчал секунду и добавил: – Или с кем-нибудь другим.
Я понимала, что он хочет сказать, и была счастлива.
Афарская котловина – это сюрреалистическое чашеобразное углубление в пустыне, несколько десятков миль шириной и длиной. Глубина его местами достигает трех сотен футов под уровнем моря. Ландшафт имеет вид разодранной коросты, сквозь трещины которой сочится земная лимфа. Когда мы достаточно углубились в котловину, нам стали попадаться озерца, где бурлила желтая и голубая сера, распространяя в воздухе тяжелую вонь. Нас с Найджелом это потрясало. Это было невероятно, шикарно, незабываемо. Найджел без остановки щелкал затвором, дабы иметь подтверждение, что это все реально существует на свете.
