Ани Чоинг Долма - Меченая
Остаток выходных проходит просто замечательно. Я помогаю братикам делать уроки, вручаю им маленькие подарки (я так делаю каждый раз, когда приезжаю). Не скажу, что у меня много денег, но учитель дает мне достаточно на карманные расходы, а еще гости монастыря часто в благодарность оставляют мне несколько купюр, тазе что если малышам требуется новая пара кроссовок, то я могу себе это позволить. Я знаю, каково это — быть самой бедной в классе, и не хочу, чтобы мои братья испытали го же самое. Еще я сходила на болливудский фильм и вернулась в превосходном настроении. По вечерам мы сидим за столом, едим мясной dhal bat, а родители рассказывают о своих старых друзьях.
Последняя ночь перед отъездом в монастырь. Я лежу в своей кровати, смотрю на пятно света па полу и никак не могу уснуть. Вся семья спит. Отец храпит, как старый мотор. Я слушаю его и улыбаюсь. Может быть, наша семья не хуже других… В конце концов, все мы, словно мухи, залетевшие в банку из–под варенья, бьемся о стенки этой жизни. Я решила уехать и изменить свою судьбу, но это не значит, что теперь я могу осуждать тех, кто остался.
Утром на душе у меня неспокойно. Несколько последних часов в кругу родных промчались как во сне; все старались проявить себя с лучшей стороны. После обеда я уезжаю — и при этом мне кажется, что я бросаю маму на произвол судьбы. Такси везет меня обратно в монастырь, а я судорожно сжимаю пластиковую сумку с едой — угощение для друзей. Машина подпрыгивает на ухабах, и я трясусь вместе с ней. Я напряжена до предела, не реагирую на слова водителя, который рассказывает о своей жене, которая должна скоро родить. Мне кажется, что два часа в дороге превратились в два месяца. Наконец мы въезжаем в национальный парк и, подобно гусенице на лепестке розы, начинаем медленное покорение горы: аккуратно объезжаем ямы и выбоины, минуем по самому краю глубокие лужи, преодолеваем бугорки. И в конце концов добираемся до монастыря. Я плачу и выпрыгиваю из машины, как чертик из коробки. Не могу больше. Такси целую вечность разворачивается на маленькой грязной площадке. Наконец свет фар машины исчезает вдалеке. Я бросаю сумки на землю, бегу в сторону от тропинки. Останавливаюсь возле цветущего куста, падаю на колени — и меня вырывает. Стоя на четвереньках, испачкав руки о жирную влажную землю, я поднимаю голову к тяжелому небу и вою. бою истошно, выворачивая душу наизнанку, как собака, чтобы освободиться, очиститься от ненависти. Не хочу больше с ней жить. Но мне удается лишь скрыть ее на время, я знаю, что она рядом, готова воскреснуть в любое мгновение. Я очень хочу ее одолеть, но не уверена, что смогу это сделать. Она сильнее меня.
8 Над облаками
Когда я увидела его в первый раз, то подумала о Мохаммеде Али.
Я сижу в комнате для молитв и вдруг вижу, как мимо окна проходит незнакомец. Смотрю на него — и он смотрит на меня снаружи через стекло. Я впервые в жизни вижу настоящего чернокожего человека; он рядом, не в телевизоре! Поверить не могу. Как только церемония заканчивается, я бегу к Андреасу, немцу, который живет в Наги Гомпа уже несколько лет. Он прекрасно говорит по–тибетски и, как и я, входит в круг людей, приближенных к учителю. За время моей жизни в монастыре мы успели подружиться, я даже называю его Aba Gaga — дорогой папа.
— Ты видел черного человека? Кто он такой?
— Это американец из Солт—Лейк-Сити, профессор боевых искусств и рукопашного боя. Он приехал, чтобы послушать Тулку Ургьен Ринпоче, проведет у нас несколько дней.
Рукопашный бой… Монахиня монахиней, но моя любовь к Брюсу Ли никуда не делась. И желание научиться драться — конечно, уже не такое жгучее, как в Катманду, — по–прежнему живет в моей душе.
— Он обязательно должен обучить меня кун–фу, обязательно!
— Если тебе нужен мой совет, то я вот что тебе скажу: хорошо позаботься о нашем госте, приноси ему завтрак по утрам, покажи ему монастырь, помогай ему во всем. А я попрошу его дать тебе несколько уроков.
На следующее утро, ровно в семь, я стучусь в дверь американца. Джерри Гарнер уже многие годы является последователем буддизма, он прекрасно знает правила монастырской жизни. Но вот меня он не знает.
— Доброе утро, вот ваш чай. Пожалуйста, угощайтесь и позанимайтесь со мной кун–фу.
Американец недоуменно смотрит на меня. Даже сидя на кровати, он возвышается надо мной. Да, он очень большой и очень мускулистый.
— Малышка, а ты кто такая?
— Меня зовут Ани Чоинг Дролма. И я совсем не малышка… Мне уже шестнадцать лет.
Я объясняю ему, что хочу научиться драться, что я очень крепкая и пусть его не смущает мой маленький рост — я сильнее некоторых мальчиков.
— Ты хочешь, чтобы я научил тебя драться, но мне кажется, что ты будешь использовать эти навыки из дурных побуждений.
— Неправда! Это вы хотите оправдать отказ меня учить из дурных побуждений: потому что я женщина и потому что я монахиня.
— Ну, хорошо. В таком случае лучше я обучу тебя тайскому боксу. Он позволит тебе защищаться и уклоняться от ударов, но не даст возможности атаковать.
И вот в маленьком саду перед домом, стоящим чуть в стороне от основных монастырских строений, в котором живет Андреас, Джерри проводит первый урок боевых искусств. Мы приходим туда рано утром, причем Андреас решил к нам присоединиться.
К тому времени, даже если я и вела себя как задира–сорванец, тело мое уже начало приобретать женские формы. Округлившиеся груди меня особенно смущали. Женская сущность постепенно одерживает верх, и я оказываюсь в весьма неудобном положении. Наполовину мальчик, наполовину девочка — осколок гранита, покрытый пеной.
В полдень, незадолго до обеда, я сижу на кухне, передо мной — Злюка. Она и представить себе не может, какие мысли скрывает мой лоб со шрамами. Недовольно смотрит на меня поверх очков. Если она решила, что это произведет на меня какое–либо впечатление, то она просто не знает, с кем имеет дело… Я никогда не входила в число застенчивых смирных монашек, которые говорят тихим голосом, смотрят в пол, смеются в ладошку, даже находясь к открытом поле, и думают, что получают благословение небес, если кто–то обратил на них внимание. Я гордая и признаю это. Я слишком высокого мнения о себе. Но я понимаю, что пока еще маленькая и почти ничего не знаю. А морщинистая Злюка, фигурой напоминающая бутылку, успела многое пережить. И ушедшие годы должны были наставить ее на путь мудрости. Но видимо, в день, когда перед ней открылся этот путь, она забыла дома очки…
— Ну, как ты, Чоинг, не устала? Столько дел, наверное…
— Да нет, думаю, успею еще поспать после обеда, но все равно спасибо за беспокойство.
