Владимир Кондауров - Взлетная полоса длиною в жизнь
Постепенно, год за годом, приходил опыт и понимание самого. процесса испытаний, пусть пока не глубинное, не с начала создания объекта; пусть конечного этапа, но этапа очень важного для меня в тот период. Я с интересом присматривался к лётчикам ОКБ, почти непрерывно работавшим на нашей базе. Каждая фирма имела на «ардагане» свои домики, в которых они и проживали. Мы нередко встречались в них и в радостные дни, и в дни общей печали. Меня тянуло к этим людям, стоявшим непосредственно у истоков создания новых машин, ещё и потому, что имелась реальная возможность получить из первых рук информацию о состоянии дел с тем или иным самолётом, об истинных причинах имеющихся в нём недостатков, о собственном отношении этих людей к ним. Особенно меня интересовали ситуации в воздухе, связанные со слабыми местами в технике, в которых лётчики уже побывали, и потому знали, как лучше из них выбираться. Казалось бы, ничего особенного тут нет, и никаких проблем не должно возникнуть. Однако нельзя забывать: мы, военные испытатели — представители Заказчика, и не в интересах фирмы преждевременно раскрывать слабые стороны своего «детища», до поры до времени скрытые от посторонних глаз. С другой стороны, чувство «лётного братства» и человеческая совесть, наконец, оказывались выше ведомственных интересов. Наши добрые отношения базировались на взаимном доверии. Существовало негласное «вето» на использование полученных сведений в официальных разговорах с представителями авиационной промышленности. В такой совместной работе и рождалась настоящая мужская дружба, такая, к примеру, как между полковником Г. А. Горовым и лётчиком-испытателем ОКБ Микояна П. М. Остапенко. По возрасту, характеру и интересам удивительно схожие друг с другом. Оба высокие, рослые, с добродушным тёплым юмором, рыбаки и охотники, хоть давно уже на пенсии, но до сих пор словно братья. Время над ними не властно. Или взять дружбу Николая Стогова и Бориса Орлова. У каждого одинаково добрая, отзывчивая и чуткая к любой несправедливости душа. Они могли вдвоём сидеть часами, почти не разговаривая, но обоим было хорошо. Друзья и без слов понимали друг друга. Надо было видеть неподдельную радость на их лицах в момент встречи, взаимное бережное и внимательное отношение, чтобы понять те чувства, с которыми Борис Антонович пишет о своём друге в книге «Записки лётчика-испытателя».
Лётчики ОКБ, особенно «микояновцы», много работали на нашей базе, а мы с таким же успехом «сидели» в командировках на базе аэродрома Жуковский. Первый раз я прилетел туда с Казаряном для участия в испытаниях на Ту-128. Требовалось оценить возможность выполнения полёта на различных режимах с точки зрения работоспособности лётчика, при отсутствии одного из фонарей кабины или обоих сразу. Норайра Вагинаковича на базе ЛИИ многие знали достаточно хорошо, и, следуя за ним, я получил возможность познакомиться не с одним известным в авиационном мире лётчиком ЛИИ: Амет-Хан Султан, А. А. Щербаков, Ю. И. Юмашев, О. В. Гудков и др.
На дворе стоял морозный декабрь. Сегодня полёт до максимальной скорости на высоте 11000 м без фонаря задней кабины, т.е. без моего. Натягивая на себя высотное снаряжение с большой неохотой, поинтересовался у Казаряна:
— Норик, а может и необязательно? Высота нормальная.
— Это у меня будет нормальная, а у тебя — больше, — ответил тот, посмеиваясь, довольный тем, что ему не требуется делать то же самое. — И потеплей одевайся, там, наверху, за пятьдесят будет, да ещё с ветерком.
— Насчёт ветерка ты уж постараешься.
— А как же, по заданию.
Перебрасываясь шутками, добрались до самолёта, и меня начали усаживать в кабину, запихивать в подвесную систему, как куклу, подсоединяя все шланги и шнуры от амуниции к борту. Закрывая фонарь и герметизируя кабину, впереди сидящий лётчик изолируется от внешних звуков, а я остаюсь «на просторе». На рулении поворачиваю голову влево-вправо, положив руки на борта кабины, невольно желая показать тем, кто видит меня на земле, что тут сидит не мумия, не «Ванька-парашютист», которого должны катапультировать в полёте, а вполне даже живой человек. Начинаем взлёт, вернее, взлетает Норик, а я жду, что будет дальше, посматривая через стекло гермошлема на быстро уходящую вниз заснеженную землю. Скорость нарастает. К грохочущему шуму двигателей присоединяется шум воздушного потока, вначале в виде свиста, а затем перешедший в рокот. Набираем высоту. Ничего нового, только сверху, на гермошлеме, ощущаю трепет воздушного потока. По приборам вижу, как Норик вышел на заданную высоту, включил форсажи и начал разгон скорости. Летим вместе, сидим, вроде, рядом, а находимся как бы в разных измерениях: он внутри, где тихо, тепло и есть связь с внешним миром; я — снаружи, где вечный холод, грохот титанической борьбы техники с Природой и никакого общения с тебе подобными. А Вселенная — вот она, рядом, не за окном, стоит только протянуть руку. И вовремя одёрнул себя, еле удержавшись от искушения действительно высунуть её наружу. Грохот потока всё усиливался, его смертоносная давящая сила находилась вокруг меня и невидимыми руками-щупальцами колотилась в грудь, сотрясала гермошлем вместе с головой. «Вот чёрт! Даже ведьма на такой адской машине не летала!» Внезапно, как по мановению волшебной палочки, исчез рёв «водопада», но кто-то беззвучно продолжал молотить по гермошлему. Бросил взгляд на махметр — так и есть, несёмся на сверхзвуке. Высотомер показывал уже четырнадцать километров. Хоть и не сразу, но сообразил, что лётчик тут ни причём — разряжение в кабине «подбросило» меня ещё на три километра. Стрелка приборной скорости подползала к ограничению. С ростом скорости росло напряжение, чувство какого-то внутреннего протеста дальнейшему движению вперёд. «Здесь не работать, здесь дотерпеть надо, просто выдержать и дождаться, когда всё это закончится». На земле, после заруливания, ещё не совсем отойдя от впечатлений тридцатиминутного полёта, я «тупо» сидел в кабине и видел, что Казарян, уже покинувший свою кабину, поднимается ко мне по стремянке. Заглянув в мои потухшие глаза, он весело воскликнул:
— Ну, как я тебя прокатил?
— Как Зевс в колеснице.
Норик расхохотался и похлопал меня по плечу:
— Ничего, зато завтра ты будешь Зевсом.
Закончились испытания на Ту-128, потом были аналогичные полёты на Су-15УТ, ещё позже садился без фонаря на Як-28П, высоко в стратосфере разрушалось остекление передней части на МиГ-25РБ. Но всё это, вместе взятое, не шло ни в какое сравнение с тем, самым первым полётом, где, казалось, целый мир ощущений рвался ко мне в кабину, кабину без фонаря.
Глава X
