Агата Кристи - Расскажи, как живешь
Кошка прожила у нас пять дней. После этого — ни одной мыши, будто их и не было. Кошку забрали, но мыши больше не появляются. Никогда после я не видела столь талантливого животного. Мы ее совершенно не интересовали, она не требовала ни молока, ни подачек со стола.
Она была холодна, расчетлива и беспристрастна. Кошка высшей квалификации! Суперкошка!
Мы постепенно обживаемся: стены побелены, подоконники, окна и двери покрашены, столяр и четверо его сыновей, расположившись во дворе, приводят в порядок мебель и мастерят новую.
— Столы, — восклицает Макс, — главное — это столы!
Столов лишних не бывает.
Я обращаюсь с прошением о комоде; Макс милостиво жалует мне шкаф для одежды с крючками. После чего наши столяры снова занимаются столами: обеденный стол; стол, за которым Мак займется зарисовкой черепков; столы для керамики; наконец, стол для моей пишущей машинки.
Мак чертит вешалку для полотенец, и столяры приступают к работе. И вот старик столяр уже торжественно вносит вешалку ко мне в комнату. Она отличается от той, которую набросал Мак, и, когда старик устанавливает ее, я вижу, в чем это отличие. У нее колоссальные ножки, этакие могучие кривые лапы. Они торчат во все стороны, так что, куда ни поставь эту конструкцию, споткнешься обязательно. Я прошу Мака узнать у старика, зачем он сделал такие мощные опоры.
Столяр степенно поворачивается ко мне.
— Я старался, чтобы было красиво. Я хотел сделать красивую вещь!
Что можно возразить на этот вопль души художника? Я Склоняю голову, готовая весь сезон спотыкаться о чудовищные лапы этого шедевра!
В дальнем углу двора несколько каменщиков сооружают для меня туалет из саманного кирпича.
Вечером за обедом я спрашиваю у Мака, какой был его самый первый архитектурный проект.
— Из практически осуществленных, — отвечает он, — вот этот. Ваш туалет во дворе.
Он мрачно вздыхает, и я преисполняюсь сочувствия.
Когда Мак будет писать мемуары, вряд ли он с гордостью вспомнит об этом своем проекте! Нет, нельзя, чтобы первым воплощением мечтаний молодого архитектора стал сортир из саманного кирпича для супруги его патрона.
Сегодня к нам на чай придут две французские монахини и капитан Ле-Буато. Мы встречаем их еще в деревне и ведем к себе. И что же: перед крыльцом нас гордо встречает очередной шедевр нашего неутомимого столяра — стульчак для туалета!
Дом обретает все более цивилизованный вид. Комната, где мы спали в первую ночь и куда еженощно сбегаются тараканы, превратилась в чертежную. Здесь Мак может работать в одиночестве, уединившись от людей. (Тараканы, похоже, его не смущают.) Рядом с чертежной — столовая, дальше идет коллекторская комната — для хранения наших находок, реставрации керамики, сортировки, классификации и атрибуции собранных предметов. (Благо столов там хватает!) Есть еще комнатушка, совмещающая функции рабочего кабинета и гостиной. Там стоит стол с моей пишущей машинкой и несколько шезлонгов. Дальше в бывшей квартире священника находятся три спальни — уже без мышей (благодаря арендованной нами кошке) и без тараканов (благодаря нескольким слоям свежей побелки?), но не свободные, однако, от блох! Это просто какое-то жуткое нашествие. Эти существа отличаются поразительной, просто вызывающей живучестью. Им нипочем ни «Китингс», ни «Флит», ни прочие новейшие средства. Обработка кроватей карболкой лишь сильнее вдохновляет этих насекомых на новые спортивные рекорды. Меня изводят не столько укусы, втолковываю я Маку, сколько их лихие прыжки. Уснуть, когда блохи проводят еженощные скачки на твоей пояснице, практически невозможно. Макс страдает еще сильнее, чем я. Однажды за поясом его пижамы я нахожу и убиваю сто семь особей! Макс жалуется, что они его окончательно вымотали. И уверяет, что мне достались самые хилые экземпляры, не то что ему. Да, да, настоящие посредственности, почти не умеющие прыгать.
А у Мака, похоже, блох нет вообще! Это чудовищная несправедливость. Вероятно, они просто забраковали эту совершенно не подходящую для них спортивную площадку.
Жизнь вошла в привычную колею. Каждое утро, едва рассветет, Макс отправляется на раскопки. Чаще всего я иду с ним, но иногда остаюсь дома и занимаюсь другой работой: склеиваю керамику и прочие находки, делаю к ним этикетки, а иногда сажусь за пишущую машинку — я же все-таки писательница. Мак проводит дома два дня в неделю — корпит над зарисовками.
День на раскопках тянется долго, но если погода хорошая, этого даже не замечаешь. Сперва, покуда солнце не поднялось высоко, воздух еще прохладный, но потом становится тепло, что очень приятно. Кругом появилось множество цветов, в основном маленьких красных анемонов, как я их называю (их латинское название, кажется, ranunculus).
Основной костяк рабочих — из Джараблуса, родного города Хамуди. Закончив сезонные работы в Уре, к нам присоединились и два его сына. Яхья, старший, высокий парень с добродушной широкой ухмылкой. Он чем-то напоминает симпатичного пса. Алави, младший, красавчик и, похоже, более смышленый. Но темперамент у него бешеный, и он часто становится зачинщиком ссор. Здесь также работает их двоюродный брат Абд эс-Салам, он тоже бригадир. Хамуди помог нам устроиться, все наладить и должен теперь вернуться домой.
Как только на раскопки пришло подкрепление из Джараблуса, спохватились и местные крестьяне. Подданные шейха тоже включились в работу. По двое, по трое подходят жители окрестных деревень. Среди них — курды, живущие на самой границе с Турцией, армяне и несколько езидов[41], прозванных «почитателями дьявола», кротких меланхоличных людей, всегда готовых принять на себя роль жертвы.
Принцип организации работы очень прост. Все рабочие объединены в бригады. Кайло вручается лишь тем, кто уже участвовал в раскопках раньше или просто производит впечатление сообразительного малого. Всем платят одинаково независимо от возраста — взрослым, подросткам и совсем еще мальчишкам. А кроме того, обязателен милый восточной душе бакшиш — небольшое вознаграждение за каждую находку.
Кайловщик имеет наибольшие шансы найти что-нибудь.
Как только квадрат для его звена определен, он начинает снимать грунт. После него идет рабочий с совковой лопатой, насыпает землю в корзины, и трое-четверо «корзинщиков» уносят ее на расчищенное место, где, высыпав содержимое корзины, снова тщательно его просматривают — на тот случай, если кайловщик с землекопом что-нибудь пропустили. А поскольку носильщиками работают мальчишки, у которых глаз очень острый, им тоже нередко достается награда за какой-нибудь амулет или бусину. Находки они завязывают в подол своего тряпья и предъявляют в конце дня. Иногда мальчишки, не дожидаясь конца дня, показывают найденное Максу, и он решает участь каждой вещицы, — «сохранить» или «шилух» (выкинуть). Это касается незначительных находок — амулетов, черепков, бусин и т, п.
