Катрин Панколь - За глянцевым фасадом
На первый взгляд она осуществляет этот план вполне успешно. Однако у нее бывают и мучительные приступы отчаяния, когда она чувствует себя одинокой, отвергнутой, и ненавидит весь мир. Смотрит на себя со стороны, прислушивается к собственному голосу и приходит в ужас: да это же не она, это какая-то одержимая мещаночка, карикатура на светскую даму! Как она могла докатиться до этого? В такие минуты она становится раздражительной, гадкой, эгоистичной, вспыльчивой, точно маленькая девочка, которой вздумалось покапризничать. На нее вновь нападают детские страхи, она не может с ними справиться и теряет самоконтроль. Ни с того ни с сего увольняет слуг, отказывается делать то, чего от нее ждут, лежит без движения долгими часами, держится со всеми холодно и надменно, принимается заново обставлять свои дома, потом еще раз меняет обстановку и отводит душу, тратя деньги без всякого удержу. Покупает драгоценности, платья, туфли, шелковые чулки, перчатки, каминные часы, картины, дома — что угодно, лишь бы успокоиться.
Но ей не будет покоя, пока у нее не появятся дети. Джеки умнее и прозорливее своей матери, которая искала забвения в вихре светской жизни. Она понимает: вся эта суета нужна ей, чтобы отвлечься, а надо бы набраться храбрости и взять в руки свою судьбу. Вспышки гнева ни к чему не приводят. Она никогда не решится уйти от мужа, изменить или отомстить ему: во-первых, так не годится, а во-вторых, — что гораздо хуже, — она не верит в себя. Жить одной — даже мысль об этом страшит ее. Она так и осталась маленькой девочкой, за которую все решают папа и мама, которая не знает, как быть, и прячется за личиной равнодушия.
А еще в ней говорит гордость, безрассудная гордость, не позволяющая признаться себе в том, что она совершила ошибку. Необдуманно вышла замуж и теперь за это расплачивается. Сознаться в ошибке — значит согласиться с теми, кто предостерегал ее и кого она не послушалась. Сознаться в ошибке — значит поставить себя вне общества. Нет, лучше уж она останется и будет терпеть, стиснув зубы, когда никто не видит, или обнажив их в ослепительной улыбке, когда на нее глазеет высший свет. Джеки — человек сильный и в то же время ранимый. Она научилась переносить боль, умеет постоять за себя, но ей нужно, чтобы ее любили.
Ее личная драма надолго останется тайной для посторонних глаз. Ей отлично удалось создать видимость дружной, счастливой супружеской жизни. Она отлично сыграла роль образцовой мещанки (хотя на самом деле такие женщины были ей отвратительны). Произносила слова, которые могла бы сказать Дженет: «Главным для меня было делать то, чего хотел мой муж. Он никогда не смог бы и не захотел бы жениться на женщине, которая отвлекала бы на себя внимание». Поступившись собственными взглядами и вкусами, она предстала в облике идеальной жены и сумела внушить людям, что ее муж — человек необыкновенный. Причем последнее — исключительно ее заслуга. Ибо сам Джон Кеннеди нимало не заботится о своем имидже. Приударяет за красотками у всех на виду, заявляется в отели, где живут его любовницы, записывает телефоны и имена куртизанок, которых рекомендуют ему друзья, звонит этим дамам и приглашает их к себе — впоследствии он будет назначать им свидания в Белом доме. Он всегда так делал. Пусть он теперь женат — разве это причина, чтобы отказывать себе в удовольствиях? Ему тесно и душно в четырех стенах наедине с женой. Он счастлив, когда может провести несколько дней у своих родителей или у родителей жены в отсутствие Джеки. Этим двоим нелегко понять друг друга. Выказать свою любовь невозможно, потому что ни он, ни она не признают открытого изъявления чувств. Выразить недовольство тоже нельзя: между супругами действует молчаливый уговор — не обсуждать определенные темы. В итоге Джеки остается одна со своей болью, а Джон продолжает свои похождения. Он прекрасно понимает, что это путь в никуда, но уже не может остановиться. Если Джеки в первые годы их брака кажется ранимой, неловкой, зажатой, вечно озабоченной тем, как бы не сделать неверный шаг, то Джон — все такой же веселый, беззаботный малый, у которого за неотразимым обаянием скрывается неподвластное любви сердце.
В начале весны 1954 года молодые супруги наконец снимают себе дом в Вашингтоне. Джеки может вздохнуть с облегчением. Даже притом, что Джон с его постоянными разъездами не ночует дома больше двух раз подряд. Она учится важным вещам, например, вино урожая какого года следует покупать, читает кулинарные книги (но изготовленные по рецептам блюда оказываются несъедобными), выбирает для Джона сигары (она нарочно приучила его к сигарам, чтобы беспрепятственно выкуривать свои три пачки в день!) и костюмы. «Я упорядочила жизнь Джона, — пишет она подруге. — Еда у нас вкусная и изысканная. Он больше не выходит по утрам в одном черном ботинке и одном коричневом. Костюмы у него отглажены, и ему больше не нужно нестись в аэропорт сломя голову: теперь я сама укладываю его вещи, и делаю это заранее». Она вмешивается не только в домашнее хозяйство. Присутствует на дебатах в сенате, слушает вместе с законодателями выступления мужа, читает в газетах раздел, посвященный политике, и отвечает на письма избирателей. (Джон в это время — сенатор от штата Массачусетс). Бывает на политических собраниях, на званых чаепитиях у влиятельных вашингтонских дам. От всего этого можно умереть со скуки, но у супруги сенатора есть определенный статус, который необходимо соблюдать. «Сидеть за центральным столом, не иметь возможности выкурить сигарету, носить на груди дурацкие значки с цветами и слушать болтовню каких-то старых идиотов, — я от этого просто лезу на стенку! Бедный Джек!»
У Джеки есть и более интересное занятие: она записалась на курс истории США в университете Джорджтауна. Ей не хочется походить на безмозглых бабенок, с которыми можно говорить лишь о варке варенья и вышивании. Она начинает играть в бридж (любимая игра Джона), вступает в отделение Красного Креста для жен сенаторов и учится делать перевязки. Она помогает мужу освоить мастерство публичного выступления, умение держаться на трибуне, брать дыхание между двумя фразами. Тут ей пригодились советы отца и занятия в театральном кружке в Фармингтоне. А Джон слушает ее, как прилежный ученик.
Вскоре ей представится случай доказать, что она действительно стада идеальной женой. У Джона опять начинаются проблемы со спиной. Вначале он пытается не обращать на это внимания и передвигается на костылях, морщась от боли. Затем приходится признать очевидное: он не может ходить. Его кладут в больницу, один раз, потом другой. Все это время Джеки не отходит от мужа, она ведет себя как заботливая и опытная медицинская сестра. Муж изумлен и восхищен. «Моя жена — робкое, молчаливое существо, но, когда бывает трудно, она знает, что делать». И он прав. В повседневной жизни с ее неприятными мелочами Джеки — пугливая маленькая девочка. Но она ведет себя мужественно и стойко, когда этого требуют обстоятельства. Ее характер проявляется в час испытания. Она разговаривает мягко, негромко, даже приглушенно, но ее пожелания звучат как приказы. За долгие месяцы болезни Джона она берет всё в свои руки и помогает мужу выстоять. Он страдает, скучает, а временами впадает в бешенство. Она ухаживает за ним день и ночь, подбадривает, кормит с ложечки. Наконец-то он принадлежит ей одной. Целиком зависит от нее. Как маленький ребенок. Он неподвижно лежит на спине, не может заснуть, не может читать. Джеки читает ему вслух, уговаривает его написать книгу, когда он будет в состоянии двигаться. «Этот замысел спас ему жизнь, — говорит Джеки, — помог направить энергию в нужное русло и отвлек от мрачных мыслей».
Книга под названием «Профили мужества» будет иметь большой читательский успех. Джеки вложила в нее много сил. Собирала документальные материалы, делала выписки, помогла составить подробный план, внимательно и придирчиво вычитывала рукопись. Книга получает Пулитцеровскую премию, и тут же разражается скандал. Поговаривают, будто суммы продаж завышены, и за этим стоит папаша Кеннеди: он купил несколько тысяч экземпляров, чтобы книга могла возглавить список бестселлеров. А еще говорят, что автор вовсе не Джон Кеннеди. Джон нанимает адвоката, и все разговоры смолкают.
После шести месяцев неподвижности Джон возвращается в сенат. Он не желает носить корсет, отказывается от костылей и инвалидного кресла. Никто не догадался бы, что этот человек терпит страшные муки. Его неукротимая энергия превозмогает, заглушает боль. «Однажды, когда я осматривал Джона, — рассказывает его врач, — Джеки спросила, нельзя ли назначить ему уколы, снимающие боль. Я ответил: можно, но вместе с болью пропадет чувствительность ниже пояса. Джеки нахмурилась, а Джон с улыбкой произнес: «Мы на это не пойдем, верно, Джеки?»
Трумэн Капоте хорошо помнит, какой она была в то время. «Она была простодушной и в то же время проницательной, гораздо умнее, чем большинство жен политиков. Кстати, она их не выносила. И потешалась над ними: они не имели понятия, что такое подлинный шик, и ради карьеры мужа были готовы буквально на все. «Ну и дуры!» — говорила она. Джеки была неизмеримо выше их благодаря своему нью-йоркскому воспитанию, обучению в лучших школах и поездкам за границу. Она обладала безошибочным чутьем, тонким вкусом, живым воображением. Мы с ней встречались в баре отеля «Карлайл», и она рассказывала всевозможные семейные истории. Например, о том, как водила сводную сестру Нину в магазин, покупать первый в ее жизни лифчик. А через несколько лет, незадолго до замужества Нины, она одетая залезла в пустую ванну, чтобы показать, как надо делать вагинальный душ («Лучше всего взять уксус, белый уксус, — советовала она, — но надо как следует его разбавлять, чтобы не обжечься»). Вы можете представить себе, чтобы Элеонора Рузвельт, Бесс Трумэн или Мейми Эйзенхауэр рассуждали о технике вагинального душа?»
