Елена Исаева - Во Содоме, во Гоморре
Нормально. Местная анестезия — новокаин, а он снижает давление. А тут и так давления нет. Санавиацию вызывать… они пока долетят до Камызяка — это часа полтора. А надо делать, конечно. Вот. Я говорю — грузите на стол. Загрузили этого Колю Механтьева на стол. А мне же надо культю формировать! Там одной ноги нету… Надо сделать культю, чтоб потом протез можно было... Ну, как-то хотя бы. Пошел смотреть инструменты. Все столики перерыл, пилы ни одной нет — кость пилить. Нашел кусочек. Есть такая проволочная пила — называется Джигли, такая тоненькая проволочная пилка. Нашел фрагмент этой пилы. Кусочек нашел ее, ржавый такой. Больше вообще никаких пил нет. Ну ладно, давайте замачивайте, стерилизуйте. Хоть этот шматок — на зажимах буду чего-то пилить. Ладно. Пошел мыться на операцию. А руки, по старинке, нашатырным спиртом. Это очень долго — в двух тазах. Уходит где-то, наверное, минут восемь на обработку рук. Я помылся, иду в операционную, мне навстречу санитарка идет, и — за руки меня: «Доктор, подождите». Твою мать! Пошел заново мыться. Ну, помылся. Подхожу к столу. В этот момент операционная сестра чихнула и вытерла нос рукой. Так, говорю: «Давно вы операционная сестра?» — «Да меня только начал учить хирург, который в отпуск ушел, а так я постовая». — Я говорю: «Иди мойся». Ну, в степь бежать хочется, забыв об этом всем. Ладно. Начали операцию. Оперирую. Экономно вколол новокаин. На контроле давление — 70–80. Он калякает, в сознанке полной... Алкоголь, короче. То есть он шок проскочил.
Чего говорил? А, отлично, говорит, делай чего угодно — как бог на душу положит. Главное, буду жить. В общем, пилю я кость, где-то две трети удалось пропилить. И у меня в прах эта пила рассыпается. Ну, чего — хоть зубами грызи. Силто мало. Хорошо, я ее на две трети успел распилить. Я этот шматок кости взял да отломил. Но кость — там особенно не больно, просто неприятно. Ему по фигу. Ну, ладно. Сформировал культю. Вторую ногу сильно тормошить не стал. Лангету наложил — гипсовую. Вторая нога спаслась. Ну, там, множественные переломы оскольчатые — потом уже оперировали. Я просто гипс наложил. Сейчас уже ковыряться нельзя, потому что он просто не перенесет. Но надо лить что-то серьезное. Капать. Ну, о крови речь не идет. Хотя бы плазму. Можно нашукать доноров. Но это целая проблема, потому что кровь должна по инструкции обследоваться полностью. А где я ее буду обследовать? Прямое переливание сейчас как бы не практикуется. Нашел я фабричную сухую плазму. Но надо определить группу крови клиента. Я говорю: «Где у вас эти... сыворотки? На группу крови?» — «В холодильнике».
Думаю: ну, уже хорошо, хоть в холодильнике. Залезаю в холодильник. Достаю, смотрю срок годности — они уже полгода как просрочены. Твою мать! Ну, в общем, чего? Я этими тухлыми сыворотками на свой страх и риск определял группу крови. Пока плазму капал, у меня, пардон за нюанс, яички в животе были... есть такой рефлекс — от страха. Я сидел, думал: помрет, а это вообще кутузка. Потому что другую группу крови перелить — это самое поганое, что может быть. А не переливать — помер бы точно. Проще убить на меже.
Одним словом, три дня я над ним прыгал и скакал. И когда я вывел его из тяжелого состояния, он стал транспортабелен, я перевел его туда — в ЦРБ. А когда я через месяц сам вернулся в ЦРБ — с этого рыбзавода, он оказался в моей палате. Я потом занимался его второй ногой. Оформлял его на протезирование. И вот этот Коля Механтьев — три года я там еще проработал, — он три года ко мне приезжал на все праздники, спасибо говорил...
И спустя какое-то время я прочитал у Булгакова «Полотенце с петухом». Там ситуация — один в один. Только там девушка была, а здесь Коля Механтьев. Это впопад вообще, один в один. Вот по переживанию, по всему ужасу молодого врача. Потом там тоже ситуация ампутации... Ничего не меняется.
Философская история
Это для меня философская такая история... Дежурим. Ночь-полночь. А поскольку районная больница, дежурит один хирург и анестезиолог. По «скорой» звонок — везут ножевую. Только говорят, Андрей Георгич, там что-то, в общем, нехорошее. Вы выйдите на улицу, к машине. Ну, ладно. Вышел. Курю. Подъезжает «скорая». «Где клиент?» — «Там». В машину заглядываю — лежит мужик там под бушлатом каким-то, мордой вниз. Я говорю: «А чего в таком интересном положении транспортируем?» А мне говорят: «А вы бушлат снимите». Я, значит, снимаю бушлат — у него весь кишечник на спине. Ни хрена себе!
Значит, ситуация в чем? Как бы сразу обрисовываю. Ну, то, что успел разведать. Называется «сбор анамнеза». В общем, мужик. Хороший мужик, тихий пьяница. Добрый очень и милый. Имеет жену, которая, потом как выяснилось на следующий день, наша анестезистка. И двух дочек. Младшая, значит, дочка (достаточно рослая, не в папу, а как бы в маму) пятнадцати лет — вот она, собственно, все и произвела. То есть они его били, все эти бабы, — по очереди. А он пил. Он был очень тихий и смирный мужичок, но избиваемый регулярно домаш ними женщинами. В строгости его держали. И, в общем, в этот день он пришел пьяненький. А дочка взяла тесак кухонный вот с таким лезвием и пиканула его в спину. Вот. Разрез достаточно широкий... И через этот разрез вывалились кишки на спину, то есть через поясницу.
Ну, мы его сразу в операционную. А там такой еще смешной нюанс. Значит, в таких больницах мужики не идут в санитары. Ну, копеечные оклады. В основном женщины. А операционная на втором этаже. Лифтов нет — двухэтажный домик. И по лестнице на носилках клиентов на операцию и после операции, если нужно в реанимацию, которая на первом этаже, носят хирург и анестезиолог. Развлекуха.
То есть поработал — поноси. Очень хорошо. Вот мы, значит, с анестезиологом — ну, там еще водила со «скорой» помогал — подняли его в операционную. Анестезиолог, классный мужик, Сергей Михалыч. Опытный очень дядька, умница. Чего делать? Кишки на спине. Практически весь тонкий кишечник. И там дырок восемь. Из них дерьмо течет. Все это в грязи. Ну, там она ударила — у него кишки выпали — и все. Но там другая проблема — там широкий мышечный слой на пояснице, очень массивный. И кишки в этой ране ущемились. И они уже начинают синеть. Время какое экспозиции, с момента травмы — неизвестно. Но я вижу, что время уходит. Он просто омертвеет — кишечник. Весь кишечник можно, конечно, теоретически убрать, но практически — это отстой. Я говорю: «Михалыч, надо чего-то делать». Мы его кладем на живот на операционный стол. Я говорю: «Надо чего-то быстро делать, чтобы кишки вправить».
А для того чтобы мне их вправить, надо релаксацию мышцам создать, то есть ввести препарат, который мышцы расслабляет. Но при этом остановится дыхание, значит, надо его заинтубировать — трубку ему поставить в трахею. А он мордой вниз. Попробуй ему эту трубку засунь. В общем, я говорю, Михалыч, делай чего хочешь, колдуй как хочешь, трубу суй, я пока дырки зашиваю.
