Ольга Голубева-Терес - Страницы из летной книжки
— Черт знает что такое! — ругалась Нина.
— А что случилось? — сочувственно спросила я.
— Что?! — Она уставилась на меня подбоченясь. — И ты не понимаешь? Да тошно мне! Тошно! Унизительно ходить в девочках-неумехах. Ведь я лучшим инструктором в летной школе была! Мои курсанты героями стали, на всех фронтах летают. А я?! «Только с опытным штурманом», — очень похоже передразнила она командира эскадрильи. — А какой у Тимченко есть опыт? Сколько она в авиации?
— Ну, это ты зря, — заступилась я за Катю. — Дело не в «сколько», а в боевом опыте.
— Тимченко — отличный штурман, знаю, но ведь и я чего-то стою...
— Со мной полетишь? — перебила я Нину. — Или...
— Никаких «или», идем к командиру.
Летчица решительно зашагала на командный пункт, я — за ней. Бершанская стояла на старте в окружении штабных офицеров.
— Товарищ командир полка! — Голос Алцыбеевой звучал уверенно. — Разрешите пойти на задание со штурманом... — И она назвала меня.
— Сколько у вас вылетов? — спросила командир.
— Восемь. Но ведь у меня налет более тысячи часов. Я же инструктор.
— А у тебя, штурман?
— Девять! — Я страшно гордилась, что у меня на один полет больше, и чувствовала себя заправским штурманом.
И вот наш маленький деревянный бомбовоз с полотняными крыльями с трудом карабкается вверх, в небо. До войны У-2 (позже его переименовали в По-2, по фамилии конструктора Поликарпова) был простейшим учебным самолетом. Его технико-тактические данные весьма определенны: скорость — 100 километров в час, потолок — две тысячи метров, броня — фанера вперемежку с перкалью, вооружение — дерзость... На По-2 две открытые кабины. Первая — для летчика, вторая — для штурмана. Они очень тесны, эти кабинки, состоящие из зеленых матерчатых стен, натянутых на деревянные палки. Перед глазами вмонтирована небольшая доска с закрепленными на ней приборами. Чуть сверху, над ними, впереди — туманно-желтый козырек из плексигласа. Перед коленями торчит ручка управления. Управление двойное, то есть самолет может вести как летчик, так и штурман.
Возможно, что в двадцатые годы У-2 и был результатом гениальной конструкторской мысли. А на этой войне, рядом с огромными машинами, он кажется букашкой. Наши пехотинцы называют его «кукурузником», «отважным воробьем», «керосинкой» и каждую ночь ждут «небесного тихохода», который самоотверженно летит в любую погоду, чтобы помочь своим наземным войскам одолеть врага. По-2 стал незаменим на войне, особенно при поражении точечных целей. А моральное воздействие на врага вообще не поддается описанию. По-2 угнетающе действовали на психику гитлеровских солдат. От заката до восхода солнца над их головами висели невидимые в темноте «рус фанер» и методично сбрасывали бомбы. При этом нельзя было определить, где и когда упадет следующая. Постоянное напряженное ожидание бомбежки и вслушивание в монотонное гудение назойливого «комара» выводили врага из равновесия. Ведь недаром рейхминистр Геринг издал приказ, согласно которому немецкий летчик подлежал награждению Рыцарским крестом за сбитый «рус фанер», и особенно за экипаж из полка «ночных ведьм» — так они наш женский полк называли.
Я еще совсем мало смыслю в авиации, и мне нравится эта машина. Я смотрю на высотомер, его стрелка показывает 1200 метров. Это предел для нашего нагруженного старенького По-2. Но мне кажется, что звезды приближаются к нам. Огромный купол неба весь шевелится в непрестанном их мерцании. Яркие и крупные, они вспыхивают то справа, то слева, как будто меняются местами. Млечный Путь, пересекающий весь небосвод, тоже как бы колышется. Все небесное пространство мерцает, вспыхивает, искрится и переливается живыми, играющими огнями бесчисленных звезд. Я невольно шепчу стихи: «Звездочки ясные, звезды высокие! Что вы храните в себе, что скрываете?..» В этом удивительном свете темной южной ночи мне кажется, что все идет прекрасно и что полет не может закончиться неудачно. Так огромна и спокойна жизнь, наполняющая небо, воздух и землю, такая величественная тишина стоит в ночи, что война, которая в любой миг может ворваться в нее зенитным огнем, кажется нереальной.
Ровно стрекочет стосильный мотор М-11, увлекая самолет в темноту, в неизвестность. Под крыльями и под брюхом машины прицеплены на простейшие крючки бомбы. Любой шальной осколок может угодить в бомбу или перебить тросик, ведущий к шарикам бомбосбрасывателей, что в штурманской кабине. Но я об этом не думаю, потому что мне не приходилось бывать в обстрелах. Летая с Худяковой, я полностью полагалась на ее опыт и совсем не предполагала, что нас ждет с Алцыбеевой в этом полете. Хотя нам и говорили на инструктаже о противовоздушной обороне противника и я аккуратно отметила на карте расположение зениток и прожекторов, но не подумала при этом, что немцы могут изменить позиции или установить новые огневые точки. Это потом я научусь вести постоянное наблюдение, все замечать, думать и своевременно принимать правильные решения в зависимости от изменившейся обстановки. А пока идем как бы вслепую.
Впереди уже обозначается линия фронта. На моей карте она отмечена двумя цветными полосами — красной и синей. На земле, конечно, нет этих линий. Там, будто черные кляксы, плывут пятна лесов, видны поля, населенные пункты, очертания рек и дорог. Гитлеровцы создали на Кубани мощный оборонительный рубеж, использовав все выгоды местности — приазовские плавни и русла рек Кубани, Агадум, Второй. Главная полоса обороны — Голубая линия — тянется от Черного до Азовского моря и состоит из мощных опорных пунктов, зенитных батарей и прожекторов со звукоулавливателями. Особенно укреплен участок от Новороссийска до станции Крымская, через которую проходят основные железнодорожные и шоссейные магистрали на Новороссийск, Анапу, Тамань и Темрюк.
Как много я еще не знаю! Однако чувствую себя уверенно. Уверенность мне придает и летчица, которая спокойно пилотирует, да еще подшучивает надо мной.
Мы пересекаем линию фронта. Из черной глубины, что под нами, появляется вытянутая цепочка желтых огней, вспыхивают зарницы выстрелов, всплывают дрожащие гроздья сигнальных ракет, мельтешат трассы светящихся пуль.
— Во-о! Иллюминация!.. — восклицаю я и вижу, как черный шар Нининого шлема свешивается через борт, — Осторожно, не высовывайся, — смеюсь я, — а то фрицы увидят.
— А ты веди так, чтоб никто нас не увидел. Ты же штурман!
Я стараюсь изо всех сил. Отыскиваю знакомые ориентиры: вот дорога, характерный изгиб реки... Ну-ка, штурман, чему ты научилась? Что умеешь? И сможешь ли без няньки?
