Ярослав Иосселиани - В битвах под водой
На пирсе меня и Станкеева окружили рабочие, занятые на нашей подводной лодке, и наперебой стали задавать вопросы. С большим трудом нам удалось убедить их в том, что нам тоже еще ничего не известно.
— Нас вызывают на совещание. Если что узнаем, расскажем! — успокоил рабочих Иван Акимович, и мы ушли.
Когда собрались все офицеры дивизиона, Бурмистров сообщил о вероломном нападении германских вооруженных сил на нашу Родину. Фашистские самолеты, кроме Севастополя, бомбили ряд других городов и военных объектов страны.
— Сегодня по радио будет передаваться правительственное сообщение. Надо, чтобы все подводники прослушали его! — заключил командир дивизиона.
Взволнованные услышанным, расходились мы по своим кораблям.
— Ну, теперь дни Гитлера сочтены! — заявил лейтенант Глотов, как только мы вышли из помещения.
— Будет большая и тяжелая война, Николай Васильевич, и нельзя преуменьшать силы врага, — возразил ему Иван Акимович. — Мы, большевики, должны трезво оценивать обстановку.
— По-моему, фашисты долго не смогут устоять против нас, — поддержал я Глотова.
— Во всяком случае, это будет гораздо дольше, чем вам кажется, Ярослав Константинович! — поправил меня Иван Акимович.
— Ну что? Война? — обратились к нам рабочие.
— Да, — ответил Иван Акимович и, показывая на прикрепленный к столбу громкоговоритель, добавил: — Сейчас будут передавать правительственное сообщение, прошу прослушать вместе с нашими подводниками…
И вскоре большая группа рабочих и несколько инженеров судостроительного завода присоединились к собравшимся у громкоговорителя подводникам.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! — передо мною стоял матрос Михаил Пересыпкин, которого все мы знали как веселого парня. Но сейчас на его лице я прочел ужас.
— Пожалуйста, — ответил я, глядя в лицо Пересыпкину.
— Война началась, да?
— Да, началась.
— Бомбили, говорят… одна бомба, говорят, упала на улице Фрунзе — там, где…
— Говорите яснее: что вас беспокоит?
— Там ведь живет… моя невеста! — Слово «невеста» Пересыпкин произнес скороговоркой.
— Не думаю, чтобы ваша невеста стала жертвой первой бомбы, — ответил я, хотя вовсе не был уверен, что это может успокоить матроса.
«Говорит Москва…» — раздалось из громкоговорителя. Люди замерли. Слышно было только, как на ветру шуршат ленточки матросских бескозырок.
Лица подводников были суровы и сосредоточенны.
Возле меня стоял рабочий судостроительного завода Ефим Метелев, которого на лодке знали и уважали все и называли не иначе, как дядя Ефим. Лоб его был нахмурен, глаза сурово блестели, и, когда диктор произнес последние слова сообщения, Метелев не шелохнулся.
— Дядя Ефим, — вывел молодой матрос Додонов Метелева из задумчивости, были бы вы помоложе, глядишь, третий раз пришлось бы воевать.
— Оно и так всем нам придется воевать. На всех дела хватит, я думаю…
— Что вы, дядя Ефим! Кто же вас отпустит на войну? Вот нам бы, молодым, не опоздать… Все дело в подводной лодке, а она не готова…
— Ваш кораблик через неделю будет готов, можешь не беспокоиться.
— Через неделю это неплохо… Только не было бы поздно через неделю… не унимался Додонов, подружившийся с Метелевым за время строительства подводной лодки.
— Товарищ старший лейтенант, — обратился ко мне боцман Сазонов, — неужто мы не успеем принять участие в разгроме этого Гитлера?
— Думаю, успеем. Ведь лодка скоро будет готова, — ответил я.
В победе над фашистской Германией никто из членов экипажа не сомневался, никто не думал и о тех трудностях, которые являются неизбежным спутником войны. Но мысль о том, что война может закончиться раньше, чем мы примем в ней участие, волновала всех подводников.
И наша подводная лодка в этом отношении не была исключением. Такие же опасения выражали матросы и старшины других подводных лодок и надводных кораблей флота. Прибегая к всевозможным уловкам, люди всеми правдами и неправдами стремились уйти на сухопутный фронт, только бы поскорее принять участие в разгроме гитлеровских полчищ.
Рабочие на своем митинге приняли решение подготовить к сдаче «Камбалу» в пятидневный срок, и работы по монтажу и установке машин и боевых устройств не прекращались круглые сутки. Подводники также работали, как во время аврала, не покладая рук, не делая перерывов для курения.
В центральный пост пришел ко мне матрос Пересыпкин. Переминаясь с ноги на ногу, он мял в руке грязную паклю и долго что-то объяснял мне.
— Конечно, — тянул он, — сейчас не время, совсем не время, но… я ее люблю… Думал, скоро демобилизуюсь. Конечно, хотел жениться, но вот сегодня… бомба упала прямо на ее дом. К ней должна была приехать моя мама… может, и она… Разрешите, товарищ старший лейтенант, сходить посмотреть! Может быть, живы!
Я смотрел в на редкость добродушное лицо корабельного штурмана Любимова и не знал, как поступить.
— Так как же, товарищ старший лейтенант? — не унимался Пересыпкин.
— Хорошо! На час я тебя отпущу. Полчаса — туда, полчаса — обратно, и несколько минут еще прибавлю, чтобы ты успел поцеловать невесту…
— Товарищ старший лейтенант, — вступился за Пересыпкина Любимов, влюбленные целуются долго. Дайте им полчаса на это святое дело. Невеста ведь…
— Беги! — скомандовал я матросу. — Через полтора часа доложишь о возвращении!
Пересыпкин исчез, словно растворился на наших глазах. Мы даже не заметили, через какой люк он выскочил из отсека.
— Хороший парень, — улыбнулся Любимов. — Веселый, дисциплинированный, к службе относится серьезно.
Лейтенант Евгений Любимов выделялся своей жизнерадостностью и веселым нравом. Он сам любил пошутить и любил веселых людей. Особенно по душе ему был весельчак Пересыпкин.
Но лишь только мы с Любимовым склонились над картой, как в отсек вошел Иван Акимович.
— Помощник! Ты куда послал Пересыпкина?
— Разрешил сходить в город на полтора часа. Дом невесты, кажется, разбомбили. Говорит, что и мать его должна была приехать в этот дом. А что?
— Вот бандит! — рассмеялся Станкеев. — Так ведь он же не пошел, а полетел! Перемахнул через ограду. Часовой, если бы это был настоящий часовой, открыл бы стрельбу…
— На посту стоит его дружок, — засмеялся Любимов, — он, наверное, догадался в чем дело.
— Больше того, он даже окликнул Пересыпкина и пригрозил, что убьет «як бандюгу», но Пересыпкин ответил: «Выполняю особое задание помощника командира». Так и сказал: «Особое задание».
— Эх, святое дело — любовь! Она больше, чем любое особое задание, вздохнул Любимов и углубился в карту.
