Олег Писаржевский - Ферсман
Но если так, если минерал есть только этап в длинном природном процессе, то не естественно ли взять за единицу исследований не минерал, а те его составные части, те не изменяемые в наших обычных представлениях простые тела, которые мы называем элементами?
Так формулировалась В. И. Вернадским и А. Е. Ферсманом общая задача молодой науки — геохимии. К накопленному долгим научным трудом описательному материалу геологии молодая геохимия решила приложить новую мерку. Этой меркой должно было послужить изумительное творение менделеевского гения — Периодическая система химических элементов.
В. И Вернадский и А. Е. Ферсман начали выполнение этой большой программы в предреволюционные годы, но по-настоящему расцвело их научное творчество в годы великих пятилеток, в тесной связи с той титанической борьбой за развитие производительных сил родной страны, которую предпринял освобожденный народ.
«И в то время, как революция в тяжелых условиях разрухи, оккупации, контрреволюции и блокады сметала с корнями старые формы хозяйства и быта, уничтожала чиновничество и крепостной помещичий уклад, беспощадно уничтожала все, что было связано с мертвящим царским режимом, — писал Ферсман незадолго перед Великой Отечественной войной, возвращаясь мыслью к благодетельному перелому, происшедшему в Октябре 1917 года не только в жизни миллионов своих соотечественников, но и в судьбах мира, — исключительная бережность была проявлена к старой науке, к ее специалистам, крупным ученым, к ее рассаднику научной мысли, несмотря на их подчас еще дореволюционный наряд и в ряде случаев дореволюционные идеи. Новое, советское естествознание выросло не на развалинах и не из пепла произошло, а на умелом и заботливом выращивании лучших традиций, на выдвижении крупных научных сил даже в тех случаях, когда они отрицательно относились в первые годы к советской власти. Наука выросла на продуманной заботе обо всем, что обещало претворить прошлое в новое, сильное и свободное течение мыслей».
Ферсман говорил здесь и о себе. Он был одним из тех ученых, пришедших к нам из дореволюционной поры, которые не сразу почувствовали и оценили творческий гений революции. Но именно тогда, когда это произошло, он смог от чистого сердца, со всей искренностью много пережившей души написать:
«Нет ничего более заманчивого в научной работе, как именно этот творческий подход к изучению окружающей природы — не фотографировать и сухо описывать страну, не просто систематизировать и классифицировать ее богатства, а изучать ее в целом для того, чтобы овладеть ею, для того, чтобы подчинить своей воле, чтобы смелой, новой, передовой творческой мыслью и делом превращать все элементы и силы природы в величайшие достижения культуры и промышленности. Разве в области науки и жизни есть более высокая цель, чем эта задача? Разве работать над этой проблемой не величайшее счастье ученого наших дней?»
Сложным и трудным путем пришел Ферсман к этому счастью.
I. УВЛЕЧЕНИЯ ДЕТСТВА
«И, как… снежинки… проносятся в его воспоминаниях картины прошлого, — нет, не самые важные и решающие моменты из его жизни, а тысячи каких-то мелочей, которые врезались в память ярче и резче самых сильных событий, — какие-то отдельные искры прошлого, царапины, которые не изгладились из памяти, хотя нередко ничтожны были сами причины и еще незаметнее были их следы».
А. Ферсман, «Воспоминания о камне»Александр Евгеньевич Ферсман родился 27 октября (8 ноября) 1883 года в Санкт-Петербурге.
Его отец, Евгений Александрович, архитектор, участник Турецкой кампании 1877 года, решил сохранить свой военный мундир и по окончании войны Ослабевшее зрение не позволило ему вернуться к тонким линиям строительных чертежей.
Однако в доме поддерживалась необычная для военной среды того времени обстановка, в которой вольно дышалось и мысли и искусству.
Самые ранние детские впечатления Саши Ферсмана связаны со звуками рояля, которые каждый вечер провожали его ко сну. Мать Александра Евгеньевича[1], талантливая пианистка и художница, делила свои досуги между музыкой и живописью.
Летом семья переселялась к дяде Александра Евгеньевича — химику по специальности, снимавшему в Крыму, недалеко от Симферополя, на берегу реки Салгир, заброшенный дом.
Некогда аккуратно подстригавшийся и расчищаемый сад постепенно разросся. Тонкие ветви абрикосов тянулись прямо в окна. А там, где сад обрывался, открывался далекий вид на сухую, каменистую землю и выжженные солнцем скалы северного Крыма.
Детский мирок кончался чуть дальше сада — у табачного поля. У речки, лениво журчащей среди камней, прятались черепахи. Зеленые ящерицы — живые игрушечные драконы — на свист выбегали из расселин. Изредка проползали ужи.
Саша принадлежал к числу тех детей, которые никогда не довольствуются простым подкидыванием мяча. В играх они ищут состязания. Они не умеют просто гулять: им уже хочется быть следопытами, исследователями, охотниками. А у Саши был свой предмет поисков и самозабвенной охоты: камни!
Если действовать осторожно, чтобы не сломать главную драгоценность —. перочинный нож, можно было, даже не уходя далеко от дачи, с успехом выковыривать из песчаника шестигранные пирамидки горного хрусталя. Эти кристаллики сидели на стенках тонких извилистых кварцевых жилок, пронизывающих пятнистую породу и убегавших — (куда? Под одной из грузных каменных глыб, наверное, существовал вход в пещеру, стены которой усеяны сверкающими самоцветами. Где ты, лампа Аладдина, открывающая путь к сокровищам подземного мира?!.
Скромные дары терпеливых усилий под названием «тальянчиков», закутанные в ватку, укладывались на дно картонных коробок. Впервые прорезалось взрослое слово «коллекция», еще чужое и непонятное.
Постепенно окружающий мир чудесным образом расширялся, распространился далеко за строй цветущих Табаков, выбежал в овраг, где дожди вымыли из глинистых сланцев странные круглые камни[2], покрытые словно бородавчатыми наростами, иногда заключавшими в себе загадочные остатки ракушек. Кто они и как они могли сюда попасть?..
Рожок почтальона вызывал обитателей дачи к белой полоске шоссе.
С почтовой кареты, которую тянула четверка тощих одров, летели письма и газеты, после чего карета опять ныряла в колдобины. Эти ямины неторопливо заделывали щебнем рязанские отходники, бородачи в выцветших латаных рубахах. Уложив между ног плоские валуны, ровными ударами молота они дробили рваные обломки камня из ближней каменоломни. Дети собирали цветистые, с прожилками осколки. Никто из них не знал, где здесь известняки и где мраморы, и не умел отличить яшму от агата Камни так и назывались камнями, а число их — разнородных и безыменных — все росло и росло.
