Олег Писаржевский - Ферсман
В воспоминаниях Ферсмана Меликишвили встает как живой: застенчивый, несколько сутуловатый, со своей речью, спокойной и размеренной до тех пор, пока не упоминался родной Кавказ. Тогда молниеносно вспыхивал фейерверк мыслей и горячих слов.
Саша Ферсман обычно с нетерпением ожидал субботнего вечера, когда в их доме собирались друзья и он мог забиться в уголок дивана и с благоговением слушать беседу настоящих исследователей, испытателей природы. И эти необыкновенные люди сидели, разговаривали, пили чай, неторопливо набирали ложечкой кизиловое варенье!..
«Каким праздником было для меня, — рассказывал А. Е. Ферсман о Меликишвили, — разрешение навестить его в самом университете, пройти по темным коридорам старого здания к нему в лабораторию и там, затаив дыхание, смотреть, как он, ученый, переливает какие-то жидкости, кипятит что-то на газовой горелке или осторожно капает окрашенные капельки в большой стакан».
В одно из таких посещений П. Г. Меликишвили сделал в коллекции мальчика вклад, затмивший многое. На первый взгляд это был невзрачный, темный, почти черный камешек с гладкими, блестящими, словно оплавленными, краями — почти чистое металлическое железо с капельками прозрачного желтого минерала оливина. Что могло здесь поразить искушенное воображение собирателя редкостей? «Ни такого железа, ни такой породы на Земле мы не знаем», — кратко заметил профессор, вручая свой подарок.
Саша Ферсман широко открыл глаза.
Неприглядный камешек оказался самым далеким пришельцем из всех гостей его коллекции и самым загадочным. Достоверно было известно только его небесное происхождение, а подробности были скрыты в тумане смутных догадок. Был ли это кусочек каменной бомбы из вулкана Луны, когда еще кипела расплавленная ее поверхность, или осколок одной из тех маленьких планеток, которые роятся вокруг Солнца между Юпитером и Марсом, или он был вышвырнут на Землю из ядра случайно залетевшей кометы?
Меликишвили говорил: никогда не нужно делать вид, что знаешь больше, чем тебе известно, но никогда, однако, не следует довольствоваться только тем, что ты знаешь…
Десятки и сотни раз вынимал Саша чудесный подарок, снова и снова разглядывал его, сравнивая с земными камнями. Со смущением он вынужден был признать, что располагает слишком ничтожными данными для сопоставлений. Внешний вид, относительный вес… Увы, этого было недостаточно даже для того, чтобы давать названия минералам по их описаниям в книгах, а не только для того, чтобы сравнивать их свойства.
Еще немного, и А. Е. Ферсман должен был сделать тот шаг, которого ждет от него читатель: твердо и безоговорочно избрать удел ученого, исследователя минералов — этих составных частей мертвой природы, Земли. На стезю минералога его влекло, казалось бы, все: окрепшее детское увлечение, благосклонность родителей и покровительство старших друзей.
Отец, верный своим просветительным идеалам, пригласил сына проводить с кадетами занятия по минералогии, чтобы заинтересовать их этим предметом. Саша Ферсман справился с этой задачей блестяще. Он сумел передать своим сверстникам в мундирах частицу своей любви к природе, к камню, к науке!
Окончив в 1901 году Одесскую классическую гимназию, он действительно поступил на физико-математический факультет Новороссийского университета, предполагая отдаться изучению минералов.
Но тут произошел ряд странных и непредвиденных происшествий… Юноша неожиданно проникся искренним отвращением к предмету своей недавней мечты — минералогии.
Дома он объявил о новом пристрастии: он решил посвятить себя истории искусств. Где-то в уголке этой обширной области, быть может, найдется место и для его любимцев камней. Их роль в истории культуры в конце концов не так мала. Он перекочевывает на историко-филологический факультет.
Этот нежданный и негаданный отказ от столь ярко определившегося было призвания не так уже необъясним, как может показаться на первый взгляд…
II. МОЖЕТ ЛИ МИНЕРАЛОГИЯ БЫТЬ ЗАНИМАТЕЛЬНОЙ
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик —
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык…
Конечно, нужны были очень основательные причины, чтобы отвести мысль юноши Ферсмана от первоначально облюбованной им области познания.
Этого добился, не прилагая к тому никаких, особых усилий, профессор Прендельг читавший в Новороссийском университете курс минералогии.
Нет основания предполагать, что Прендель поднимался на университетскую кафедру с заранее обдуманным намерением задушить у своих учеников стремление заниматься минералогией. Достаточно было того, что он излагал этот предмет в меру своего собственного разумения. Но в том-то и была его беда, что природу он понимал как огромную кладовую, битком набитую раз навсегда разложенными по своим местам миллионы лет назад песчаниками и глинами, сланцами и железняками, порфирами и пиритами, диабазами и дунитами, базальтами и баритами. Минералогия в его глазах представляла собой не что иное, как подробное инвентарное описание минералогических образцов, привязанных к географическим координатам. Опись эту каждый порядочный магистр от минералогии должен уметь произнести наизусть в любом порядке — справа налево и слева направо, от конца к началу и от начала к концу.
В сущности вся вина Пренделя состояла в том, что он — кроткий, седой, улыбающийся — был начетчиком в своей науке. Именно поэтому в его курсе с особенной отчетливостью проявилась вся научная беспомощность описательной минералогии тех дней.
М. В. Ломоносов в свое время метал громы против скудоумия навязанных ему иноземных «наставников», единственная цель которых состояла в наклеивании опознавательных ярлычков на предметы, сущности которых они не понимали. Он требовал осветить скрытую жизнь минералов прожектором химического анализа. Правда, иноземным обскурантам не пошли впрок полученные ими уроки. А неблагодарные и невежественные царедворцы сделали все, чтобы угасить память о великом поморе, двинувшем науку на столетие вперед. К счастью, их потуги не были столь успешны, как это мыслилось ими самими, и звезда Ломоносова ярко горит на огромном небе русской науки. Но потомки иноземных ломоносовских недругов еще долго и беспрепятственно продолжали заниматься в минералогии и других науках систематикой фактов, не слишком заботясь о внутреннем их содержании, не умея наблюдать явления природы в развитии.
Ферсман был обескуражен удручающим нагромождением цифр, потоком однообразных характеристик, чудовищной тяжестью ложившихся на память и иссушавших мозг. И юноша интуитивно чувствовал убожество пренделевского метода, но не мог противопоставить ему ничего другого и готовился бежать с бранного поля. Его томила самая обыкновенная скука. Какой грустный переход от пламенных поисков редкостей в мире камня к бездумной, сухой зубрежке пустых определений!
