Владимир Карпов - Могу хоть в валенке дышать !
"Как всегда, не хватало одной комнаты и пятисот рублей денег", - все настойчивее являли свою нестареющую силу слова классика русской литературы Л. Н. Толстого. Можно было утешиться той мыслью, что если уж ему, графу, не хватало, то нам ли роптать?! Но "ковды" ни рубля, а ожидаемая мной работа в самой крупной и престижной газете страны - "Красная площадь" - в связи с новыми историческими обстоятельствами могла накрыться медным тазом, то, знаете ли... Да, кстати, вот чего вы действительно можете не знать, так это того, что должна была в стране появиться такая газета: "Красная площадь". Газета президента! По сему поводу мне, некогда исключенному из рядов ВЛКСМ, довелось побывать на Старой площади и даже сфотографироваться на будущий пропуск и загранпаспорт, позаимствовав для этого галстук у сотрудника аппарата президента СССР. Газета по замыслу должна была стать ведущей, и кадры подбирались - посудите сами - с умом. Скажем, я ведь не только в КПСС не был (а звали!), но и к диссидентству не лип. Не слышу оваций!.. Это я к тем, кто сначала под шумные аплодисменты вступал, так сказать, в передовые ряды, а потом под гул рукоплесканий сжигал свои партийные билеты. Когда же нам-то, ребята, будут аплодировать? Словом, был моментик, когда и я уж куда-то готов был влезть, влиться в структуры, и замысел всего этого, если уж серьезно, в самом деле был недурен. Но, как выразился бы мой тятя, Михаил Сергеевич все тянул "рязину". Вот вернется, говорил "сотрудник", подпишет документы, и начинаем; вот съездит... вот отдохнет в Форосе... Я в горячке чувств статьи штуки три написал, рубрики предлагал: "Торговые ряды", "Лобное место"... Сюрреалистический очерк стал придумываться о дедушке Ленине, который лежит там, на Красной площади, и все видит, слышит, а ночами ведет душещипательные беседы с упокоившимися здесь, в центре державы: с любезным "батенькой" Стенькой Разиным, с Тимошкой Анкудиновым, величайшим "батенькой"- проходимцем... Короче, очень было похоже на то, что к беседующим в моем не написанном очерке мог присоединиться и "батенька", отдыхающий в Форосе...
Я стал звонить Б. - обозначим так упомянутого выше сотрудника аппарата, - но, естественно, никто не ответил. Причем в трубке раздавались короткие гудки, усиливая тем самым ощущение абонированной, контролируемой уже кем-то ниши. Теперь в голову настойчиво лезли слова другого Льва Николаевича - Гумилева, который любил говаривать, что, мол, пессимисты считают, будто сейчас очень плохо, очень, а он оптимист и полагает, что нет, может быть и хуже...
- Егор! - вернулся отец. - ты что, еще дрыхнешь?! Пойдем телевизор покупать!
- Какой телевизор? Зачем?
- Напротив по улице старушка живет. Настенька. У нее голова немного трясется, но это нам все равно. Человек о-очень хороший. Однокомнатная квартира у нее, детей нет. Решили сойтись. Сейчас сходим с Егором, купим телевизор - без телевизора человек жил, а я же без "вестей" не могу! - и к ней переселяюсь.
Я же еще не отошел от прежнего сюжета, попытался было выяснить, как дела у той, предыдущей старухи, у "Аннушки" или "бабы Ани", разобрался он с ее сыном и снохой? Но отец жил только настоящим. Уже вытаскивал откуда-то из-под подошв сандалий деньги, отсчитывал.
- Зарегистрируемся, я пропишусь, квартиру Егору завещаем, - решал он разом проблемы.
Дед и внук, без пяти минут наследник Настенькиной квартиры, удалились. А в моем подпорченном воображении так и зависла болтающейся в петле маленькая, ладненькая бабка.
Меж тем мне надлежало перенестись мыслью в ХVII век, к истории жизни Ерофея Хабарова, мой сценарий о котором был принят к постановке на киностудии имени Горького, - и это было чуть ли не последней связью с востребующим мои возможности миром. Но перед глазами вместо старушки появлялся болтающийся в том же положении маятником Михаил Сергеевич, а то вдруг и я сам или даже вся страна - словом, не то крыша ехала, не то сюрреализм все более овладевал мной.
- Пойдем, - в трепетной сопричастности к случившейся у деда внезапной любви вошел мой сын, - нас дедушка и баба Настасья приглашают в гости.
На столе уже был чай с коврижками. Но главное - в подсыревшем углу однокомнатной хрущевки стоял новенький черно-белый телевизор "Рекорд". А рядом - дедка с бабкой. Ну, дедка-то известный - руки раскинул хозяином: вот-де живем пока так, но все отремонтируем, оклеим, покрасим, перегородим!.. А бабка, крупная, с чуть покачивающейся ритмично головой, зарделась, радехонька, и себя не знала куда деть, и неловко ей, и в совершеннейшей почтительности на своего такого удивительного, уж нежданного-негаданного суженого поглядывала.
Мне очень хотелось верить, что отец действительно наконец-то остепенится, осядет, будет жить с этой, по всему видно, доброй бабой Настасьей. Хотя, конечно, как-то зять, муж моей сестры, стал подсчитывать, сколько у нашего тяти было жен только в поселке Молдавановка, где они живут, в Киргизии, - так пальцев на руках не хватило!.. А отец прошил на несколько рядов всю страну, особенно ее южные земли, и везде у него были жены, о которых он никогда не вспоминал и не печалился. Казанова против тяти робкий "вьюнош"!
- Так что, Настасья, теперь и у тебя есть дети, внуки!.. Есть для кого жить! Полноценный член общества! - завершал тираду благодетель.
В идиллическом взаимопонимании, за чаем с вишневым вареньем оставили мы с сыном молодых. Дома меня ждал конверт с обратным адресом киностудии имени Горького. Предчувствие не обмануло: "В связи с тем, что историко-экологическое творческое объединение "Мир" переформировано в творческое объединение "Ладья", ориентированное на выпуск коммерческих фильмов..." Не знаю, много ли "Ладья" собрала дани, но белые струги Ерофейки Хабарова, "сиротинушки государевой", как он себя жалостливо называл, растворились в мороке, так и не отчалив. Ничто не ново под луной. "Токмо и говорите: как куповать, как продавать, как блуд блудить!" - эти обличения протопопа Аввакума, современника Хабарова, я и успел с утра вписать в свой сценарий. Но это было слабым утешением. Вот разве что ГКЧП...
- Егор! - сотряс квартиру голос отца. - пойдем морду бить!
Сын серьезно занимался боксом, но ему было шестнадцать. Отправлять его с дедушкой "бить пьяную сволочь", которой, как выяснилось, последний уже дал бой на территории бабы Насти, мне показалось странноватым. Пошел сам. Тем более что ничего иного вроде бы уже и не оставалось, как только морды бить.
В комнате бабы Насти на выцветшем диванчике чин чинарем сидел милиционер...
- Ты что, милиционер? - опешил отец.
- Капитан, - выставил тот погон. - Специально для тебя, дед, сходил, форму надел.
- А почему пьяный?!
- Выпивший, - уточнил капитан. - Я не при исполнении, имею право, как все люди.
