Евгений Глушаков - Великие судьбы русской поэзии: XIX век
В семье Пушкиных, как и во всём дворянском сословии, царил французский язык. Сашины гувернеры, сменявшие друг друга, были только французами: и первый его воспитатель – эмигрант граф Монфор, и Русло, недурно писавший стихи, и Шедель…
И обучение детей, и общение с ними велось только на французском. Да и гостями, посещавшими дом Пушкиных, зачастую были эмигранты, сбежавшие от наполеоновской Директории. Франция, Франция и Франция… Русская монархия, ещё прежде, в XVIII веке, неосторожно соблазнившаяся просвещенной галантностью этой страны, вместе с французским языком и французскими модами впустила в Россию, хотя и на правах контрабанды, семена грядущей революции.
Свободолюбивыми идеями были начинены и французские книги, составлявшие библиотеку Сергея Львовича Пушкина. На семейных чтениях, проводившихся с похвальным постоянством, с отцовского голоса и познакомился Саша с шедеврами французской классики. Особенно мастерски Сергей Львович исполнял комедии Мольера. Пробудившийся интерес к книге мальчик имел возможность утолять и самостоятельно. Для этого было достаточно забраться в отцовский кабинет и взять с полки первый попавшийся том. Иногда, проникнув туда тайком, Саша проводил за чтением бессонные ночи, проглатывая книгу за книгой. При изумительной памяти к 11 годам Пушкин знал чуть ли не наизусть чуть ли не всю французскую литературу, предопределившую во многом вольномыслие и эротику его будущих сочинений. Увы, духовной пищей точно так же можно отравиться, как и пищей физической, а ведь чтением мальчика никто всерьёз не руководил.
В библиотеке отца, разумеется, имелись книги ещё и немецких, английских, испанских, итальянских, даже древнегреческих авторов, но все во французских переводах. Мудрено ли, что французским языком Александр Пушкин овладел в совершенстве. Более того, именно погружённость в стихию этого чрезвычайно гибкого и разработанного языка впоследствии позволила ему успешно реформировать свой родной русский, обогатив его непринужденной легкостью и тонкостью смысловых оттенков французской речи.
А вот к прочим европейским языкам Пушкин остался равнодушен. Мадам Бели, гувернантка его сестры, пыталась научить мальчика английскому, но тщетно. Удивительно ли, что первыми стихами поэта, сочинёнными ещё в детстве, стали стихи на французском? И первая поэма была написана десятилетним автором по-французски. Принадлежала она к героико-комическому жанру и состояла из десяти песен. Когда Саша показал её своему гувернёру, тот осмеял его труд. Обиженный мальчик расплакался и бросил поэму в печку.
Сочинять на русском языке Пушкину тогда и в голову не приходило. И это притом, что дом его родителей посещали довольно-таки известные отечественные поэты: Константин Батюшков, Иван Дмитриев… А более всех, конечно же, Сашин родной дядя – Василий Львович Пушкин, ещё в 20 лет написавший «Опасного соседа», поэму, хотя несколько разгульную и циничную, но не лишенную таланта и составившую ему имя.
Однако наиболее существенную подпитку русской речью мальчик получал не от захожих авторов, но от своей бабушки Марии Алексеевны Ганнибал, после замужества дочери проживавшей с Пушкиными, и, конечно же, от своей няни Арины Родионовны, которую очень любил и даже называл «мамой». Простая дворовая женщина, она не только возмещала Саше недостаток материнской ласки, поскольку Надежда Осиповна относилась к нему довольно холодно, предпочитая дочь Ольгу и младшего сына Леву, но и восполняла отсутствие национальных черт в его насквозь французском воспитании. Русские народные сказки, пословицы, поговорки, неистощимо рассыпаемые няней перед её маленьким любимцем, застревали в памяти, будили воображение.
Имея очевидные литературные способности, Саша не был восприимчив к математике. Четыре арифметических действия, особенно деление, заставляли его заливаться слезами. Происходило это не от плаксивости, а скорее от болезненного самолюбия – мальчиком он был довольно-таки бойким. Как-то поэт Дмитриев решил пошутить над Сашей: «Посмотрите, ведь это настоящий арабчик». Пушкин, в чертах которого уже в детстве проглядывала африканская природа, быстро нашёлся: «По крайней мере, отличусь тем и не буду рябчик». Дело в том, что Дмитриев переболел оспой и имел рябое лицо. Ответ, достойный того, кто впоследствии стал одним из величайших эпиграммистов.
При достижении Сашей 11 лет предполагалось отвезти его на учёбу в столицу, в Иезуитский коллегиум. Однако в 1811 году под Петербургом появилось нечто лучшее – был открыт Царскосельский Лицей. Инициатива в его создании принадлежала главе правительства – Сперанскому. Мыслилось, что Лицей будет давать образование шире и глубже университетского и готовить деятелей для России, преобразуемой реформами своего премьера. Среди закрытых учебных заведений только тут запрещались телесные наказания.
В виду ограниченности набора попасть сюда могли только отпрыски высшей российской знати. Ходили слухи, что император был намерен воспитывать в Лицее и своих братьев, великих князей Николая и Михаила, но его супруга Мария Федоровна воспротивилась такому неприличию. А было бы куда как интересно, если бы в одном учебном заведении обучались будущий царь Николай I и будущие противники его тирании. Тем более что в числе 30 первых лицеистов оказался и Александр Пушкин. Содействовал зачислению мальчика А.И. Тургенев, к тому же сам Сергей Львович был дружен с директором этого привилегированного питомника наук В.Ф. Малиновским.
На открытии Лицея, состоявшемся 19 октября, присутствовали император и его двор. От имени преподавателей выступил профессор политических наук Куницын, умудрившийся в продолжение своей получасовой речи ни разу не упомянуть государя. Это было в новинку. Александр I до того удивился и обрадовался, что тут же прислал молодому профессору Владимирский крест. Позднее, уже в 1825 году, месяца за два до декабрьского восстания, среди участников которого окажутся некоторые из тогдашних лицеистов, ещё один лицеист – Пушкин, сосланный в Михайловскую глухомань, напишет:
Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена…
Будь император прозорливее и догадайся, к чему приведёт либерализм педагогов, он, вероятно, забрал бы обратно скоропалительно вручённый орден и велел бы ввести запрещённые розги. Ну, а знай, сколько пламенных революционеров будет взращено в стенах Лицея, то закрыл бы его, не открывая.
Но до восстания было ещё не близко. И лицеисты дальше обычных ребяческих шалостей в своём вольнолюбии не шли. Случалось, конечно, что они тайком от надзирателей готовили отнюдь не безалкогольный напиток «гогель-могель» и устраивали по ночам пирушки. Была у них возможность побаловаться контрабандным шоколадом, а то и ликёром.
