Иосиф Лаврецкий - САЛЬВАДОР АЛЬЕНДЕ
Дон Сальвадор, плотный сеньор, одетый по последней моде, в очках, с бородкой клинышком а-ля Анатоль Франс, невольно вздрогнул:
— Неужели ты думаешь, что это возможно?
Я абсолютно в этом уверен. Ты считаешь, что народ вечно будет сносить нужду, жить в конурах, недоедать, дохнуть от болезней? Такая жизнь приведет в отчаяние даже ангелов. К тому же у них есть свои вожди, например сеньор Рекабаррен. Его «Будильник трудящихся»[3] позаботится, чтобы пробудить рото к борьбе. А власти? Палят из ружей по забастовщикам. Вспомни расстрел демонстрации рабочих селитряных разработок в 1907 году в Икике, когда было убито свыше 2 тысяч человек. Рекабаррен был прав, когда заявил в парламенте: «Тот, кто посеет ненависть, пожнет бурю».
— Рекабаррен здорово разозлил пелуконов. Какой скандал он вызвал, когда, избранный в 1906 году в парламент, отказался принести присягу на Евангелии и поцеловать крест…
— Да! Пелуконы изгнали его из парламента и пытались засадить в тюрьму. Пустая затея! Рекабаррен покинул Чили, но только для того, чтобы вернуться через несколько лет еще более непреклонным противником капиталистов. Он создал Социалистическую рабочую партию, объединил профсоюзы в Рабочую федерацию Чили. Путами и штыками не накормишь рабочих, не решишь социального вопроса. Этой элементарной истины никак не поймут наши твердолобые правители.
Оба старших и оба младших Альенде прошли большой парк — кинту Нормаль и через широкую аламеду Делисиас вышли на площадь Бульнеса, расположенную у восточного фасада президентского дворца «Ла-Монеда». На площади справа, рядом с большим серым зданием военного министерства, высилась бронзовая статуя на гранитном постаменте — памятник генералу Бер-нардо О'Хиггинсу, отцу нации и основателю чилийского государства, а слева — таких же внушительных размеров памятник его другу и соратнику по борьбе с испанскими колонизаторами аргентинскому полководцу Хосе де Сан-Мартину.
Альенде подошли к памятнику О'Хиггинсу и, сняв шляпы, склонили головы в почтительном молчании. Такой же обряд они совершили и перед статуей Сан-Мартина. Затем дон Сальвадор повторил уже известную детям по предыдущим его рассказам историю об участии их прадеда дона Рамона Альенде Гарсеса и его двух братьев, Хосе-Марии и Грегорио, в войне за независимость Чили. Дон Сальвадор поведал, что Грегорио командовал эскадроном личной охраны генерала О'Хиггинса и, когда в 1823 году доблестный генерал был вынужден отказаться от власти и покинуть страну, Грегорио сопровождал его в изгнание. Он прожил восемь лет на чужбине. А дон Рамон и дон Хосе-Мария воевали в знаменитом партизанском отряде «Гусары смерти», командиром которого был прославленный патриот Мануэль Родригес. Оба они отличались редкой храбростью, как отмечает их соратник Хосе Сапиола в своих «Воспоминаниях 30-х годов». «Гусары смерти» действовала на границе с Аргентиной. Они помогли армии генерала Сан-Мартина незамеченной перейти Анды. Сан-Мартин пришел чилийцам на помощь, он объединился с О'Хиггинсом, и они вместе разбили войска испанцев. Так Чили завоевала независимость.
— Помните, дети мои, и передайте вашим детям, что в этих исторических событиях участвовали и наши предки, — заключил свой рассказ дон Сальвадор.
— А что стало с прадедушкой Рамоном, когда он победил испанцев? — спросил отца маленький Чичо.
— Когда смолкают битвы и наступает мир, былые воины радеют о продолжении своего рода и, следовательно, женятся, мой друг. Так поступил и ваш прадедушка. Он избрал себе в жены одну из дочерей доктора Висенте Падина, известного в те времена эскулапа, декана медицинского факультета Национального университета и основателя столичного госпиталя святого Висенте. От этого брака родился в 1845 году ваш дед Рамон Альенде Падин, самый знаменитый пока что представитель нашего рода, по прозвищу Красный Альенде. Но о нем разговор особый. А теперь пойдем к президентскому дворцу.
«Ла-Монеда», квадратное двухэтажное массивное здание, охватывает целый квартал. В крыле, что выходит на площадь Бульнеса, помещается министерство иностранных дел. Слева — министерство внутренних дел. Президент же занимает второй этаж, выходящий на площадь Конституции. С площади Бульнеса можно пройти через «Ла-Монеду» двориками. По традиции проход для населения свободный. Президент имеет свой вход во дворец с улицы Моранде, ведущий прямо на второй этаж в его покои.
В те годы президентский дворец не был окружен, как теперь, высотными зданиями, которые своей громадой как бы подавляют и принижают его. Тогда «Ла-Монеда» была самым большим в столице сооружением и казалась необъятной по своим размерам. Президентская стража в красочных — времен войны за независимость — мундирах и плюмажах, с ружьем на плече сторожившая дворцовые ворота, украшенные национальным гербом, строгая классическая внешность самого здания, желто-золотистый цвет его стен, как и чилийский национальный флаг, развевающийся на крыше, — все придавало «Ла-Монеде» особую торжественность, парадность.
— Чем могу служить? — услужливо обратился к мэру дежуривший у дворцовых ворот капитан президентской гвардии.
— Разрешите, капитан, представить вам моего брата адвоката из Такны дона Сальвадора Альенде и его сыновей Альфредо и Чичо. Молодые кавалеры хотели бы посетить дворец, ознакомиться с нашей национальной святыней, если это, разумеется, не причинит вам беспокойства, капитан.
— Отнюдь нет, сеньор алькальде. Господин президент сегодня отсутствует, он еще в пятницу отбыл в свой фундо[4], где пробудет до понедельника. Прошу вас, сеньоры, — сказал офицер, жестом приглашая гостей пройти в ворота.
Но тут случилось неожиданное. Восьмилетний Чичо, вцепившись в руку отца, решительно отказался двинуться с места. Возможно, мальчика смутил суровый вид гвардейцев, или ему вдруг почудилось за этими воротами что-то страшное, или по какой другой причине, но Чичо заявил отцу:
— Я не хочу в «Лa-Монеду»!
Взрослые добродушно рассмеялись.
— Ты единственный из чилийцев, который на приглашение войти в «Ла-Монеду» отвечает отказом, — сказал дядя Рамон. — А ведь все наши соотечественники мечтают попасть в это здание и обосноваться в нем. Итак, ты не желаешь стать президентом, Чичо?
— Нет! — чуть не закричал мальчик.
— Кем же ты будешь?
— Уасо[5], — гордо заявил Чичо.
— В таком случае тебе ничем не грозит посещение «Ла-Монеды», — заключил дядя. — Даже если бы уасо захотел остаться здесь, ему этого не разрешат. Пойдем, Чичо, а то, чего доброго, сеньор капитан не поверит тебе, ведь уасо народ смелый.
