Всеволод Иванов - Московские тетради (Дневники 1942-1943)
Вячеслав Вс. Иванов,
действительный член Российской Академии наук,
Директор Института мировой культуры МГУ
1942 год
24 октября. Суббота
...Мы приехали к аэропорту в 11.50. Мелькали красные маяки. У столов, покрытых клеенкой, дремали военные. Тамара легла в плоское, похожее на миску, кресло, тоже обитое клеенкой, только черной, - и задремала. Цветок, неимоверно разросшийся в ширину. Буфет пустой, под красное дерево, с двумя стеклянными полосами по краям и с одной посередине, по бокам украшенный широкими полосами алюминия. Белые шары ламп. Полки похожи на расколотый карандаш. Только белым по красному кумачу: "Смерть немецким оккупантам" да пустой буфет - напоминают о войне! Города не слышно. Дождь как будто прекратился. Изредка доносятся гудки паровоза, да что-то непрерывно гудит, как испорченное паровое отопление, - маяк, что ли... неужели уедем?
Читаю Вольтера.
25 октября. Воскресенье
Сдали багаж, купили билеты и уселись в машину ровно в три ночи, причем мало-помалу стало выясняться, что мы единственные платные пассажиры. Остальные - или дети и жены летчиков, или просто их знакомые, которых "подвозят". Ни проверки билетов, ни документов.
[...] В состоянии ослепительно-прекрасном идем на высоте двух тысяч метров. Внизу то лунные кратеры, то река, словно бы заледеневшая; хотя и знаешь, что льда нет, но все же не веришь; то озера розовато-мутные, из застывшего стекла, то ниточки-тропы, - ни жилья, ни дымка. Заснули. Через час-два - та же картина. Опустились в Дма... черт его знает, как он называется. В сумраке пошли искать вокзал. Вокруг степь, два-три домика. [...] Пробившиеся женщины ищут какого-то мужчину, из нашего самолета, который "знает", где рис. Пошли и мы, к нам подошел страж, в тулупе, с винтовкой. Украинским говорком, ласково, он спросил: "Чего ищете?" - по его тону все стало понятно. Тамара сказала:
- Мы ищем рис.
- Рис есть. Есть десять кило. Можно больше...
Он вошел в домик. Постучался. И вернулся на пост. Жена, худая женщина в очках, достала из-под кровати мешок риса и стала мерить кружкой: "Полкило, точно!" Вообще я заметил, что там, где именно неточно, все повторяют протяжно: "То-о-очно"! Мы насыпали рису в шляпу - три кило, в карманы - по одному кило.
В Актюбинске пили горячую воду. Начальник аэропорта сказал, что мы полетим через Казань, где и заночуем. [...] Я передал бумаги для Лозовского, посланные Лежневым, какому-то чину из НКВД, который посетовал, что бумаги - "не в пакете". "А вы читайте себе их на здоровье, - сказал я, - будет хоть единственный читатель". Это были рукописи ташкентских авторов "Для Ближнего Востока".
Началась изумительно красивая Волга, которую я впервые вижу с самолета, если не считать коротенького полета над Горьким, [...] Преобладает нежно-лиловый; но осины чудесны! Я долго вспоминал, на что они похожи, - затем вспомнил: узоры голубо-синим, - с жемчугом, - на плащаницах. Наши предки не летали, но видели мир не хуже нас. Озера в желтых берегах. Костры. Какие-то знаки для самолетов - из соломы - может быть, макеты искусственных аэродромов - отвод глаз немцам. [...] Крылья то поднимаются, то опускаются, из-под них видны стволы деревьев, овраги, деревни из-за соломенных крыш кажутся разрушенными. Очень редко мелькнет церковь. Шоссе. Машина... "Москва, Москва", - слышно в самолете... Опускаемся. Кто-то из экипажа, пробираясь через тюки, говорит:
- Горький. Москва не приняла - шторм.
Аэродром в семнадцати километрах от города. Район заводов. На трамвае невозможно. Долго добивались койки. Наконец Тамара пошла и объяснила начальнику порта, кто я. Диспетчер стал любезнее. Дали обед - вода с вермишелью и каша с салом. Голова от качки болит. В тесовой комнате, вместе с нами, спит какая-то семья военного, которая летит из Чкалова в Молотов. Пересаживались в Куйбышеве - "В Куйбышеве спали на полу..." Какая странная игра фамилиями!
На аэродроме - как и всюду - полная чепуха. Пилот должен сам открывать самолет. Но ему лень, и он дает ключ дежурному. У дежурного нет фонаря, - и в самолете он спокойно помогает отыскивать нам вещи при свете спичек. В корзине яблоки. - "Из Ташкента? У нас и в помине нет!" Тамара дает человеку с красной повязкой на рукаве яблоко и он кладет его радостно в карман. "Детям" - как выясняется позже. Он идет с нами и жалуется "на голодовку". Да и верно - стакан проса стоит 25 руб., табаку - от 30 до 50 руб., водка литр - 450, а в Куйбышеве, как говорят нам соседи по комнате, - 800 руб., о Ташкенте расспрашивают все. Пилот Холмогоров, гордый, как все капитаны, идет в темноте аэродрома и небрежно отвечает на наши вопросы. "Полетим. Нет, не на Ходынку, а на Центральный". Окна вокзала освещены, а в прошлом году, как сказал сосед по комнате: "Мы на этом аэродроме 130 зажигалок поймали".
26 октября. Понедельник
Проснулись в 6 утра. Солнце играет в лужах. Глаз отдыхает на белом березы, и на черном - земля. Летят вороны стаей над аэродромом. Машины протирают бабы в желтых американских ботинках. Самолеты - по зеленому темные пятна. Вокзал - по зеленому белая береза. Съели гуляш - мясо с кашей, три блина - и полетели.
[...] Облака летят низко, метров на 300. Высокое небо ясно, но подняться мы не можем, и потому летим, рассекая облака. Впрочем, солнце довольно успешно пробивается сквозь них. Прибыли. [...]
Затем: ожидание в здании аэропорта, тщетные попытки дозвониться. Сели в метро. Первое ощущение в вагоне - радость.
27 октября. Вторник
Был у Чагина.
- Все тут читали. Роман признают оторванным от жизни.
- Значит, печатать нельзя?
- И в журнале неудобно...
- Журналы твои меня мало интересуют. "Новый мир" взялся читать.
На глиняном лице Чагина появилось недоумение. Он вызвал главного редактора. [...]
- Вот он говорит: "Новый мир" печатает.
- Значит, есть указание...
Вечером я пошел в "Известия" и оттуда по телефону позвонил к Щербакову:
- Я прошу вас принять меня.
- Хорошо. Приходите завтра в 1.30.
28 октября. Среда
Ровно в 1.30 я был у Щербакова. Толстый, в хаки, он встал и сказал спокойно:
- Садитесь. Я вас слушаю.
Слушал он меня хорошо, но ни с чем не соглашался, так что разговор временами походил на "да и нет". Например, я говорил, что у нас нет литературы о войне... Он говорил: - "Нет" - и показывал мне "Радугу" и "Русские люди". [...] С одним только моим утверждением, что газеты не расклеивают на улицах, а значит, они минуют широкие массы, он согласился. [...]
29 октября. Четверг
Перебирал книги. Растащили кое-что, но по философии все книги целы. Получил деньги в "Труде" за очерк. Ходил по книжным магазинам, комиссионным и рынкам. Книг немного. Больше почему-то классики, также как и в 1920 году. Такой же опрятный город, ... холод на лестницах, дрова на улицах. Зашитые и потрескавшиеся от времени сапоги, стоят 2500 руб.; часы обыкновенные, трехрублевые, - 1500 рублей. Продают на пустом прилавке желуди стаканами и капустные листья. Темная, тесная толпа на рынке, как и в 1920 году, возле мешков с картошкой. [...]
