Александр Гусев - Гневное небо Испании
Испанские друзья предложили в Тартосе пообедать.
Заходим в ресторан. По долгим переговорам и жестам официантов догадываемся, что с продуктами здесь тяжело.
— Нас могут накормить только сладким рисом, — сказал Федя.
— Рис так рис, — ответил кто-то из наших ребят.
Через несколько минут перед нами стояли тарелки с горками горячей рассыпчатой каши, сдобренной красным соусом, который мы приняли за томатный. Бодро взялись за ложки. После первого же глотка глаза у меня расширились, а губы хватали воздух в надежде «остудить» ошпаренный перцем рот.
Иван Панфилов, вытирая непрошенные слезы, сказал, заикаясь:
— Сладкий рис… Это… живой огонь… На лице Ивана появился румянец. Вместе с летчиком-добровольцем Панфиловым мы пересекали Балтийское море, направляясь к французскому порту Гавр, чтобы отсюда добраться до Парижа, а затем — за Пиренеи, в Испанию. Но ни разу я не видел на его лице такого густого румянца, как сегодня.
Попытались потушить «пожар» водой, но во рту и в желудке жара не спадала.
Отведав «сладкий рис», Федя повинился:
— М-да… Пожалуй, я не совсем правильно понял официанта…
А мы поняли другое: владея французским, Федя не силен в испанском. Попробовали еще по ложке. Нет, невмоготу! Даже самые «храбрые» из нас, подбадривая себя словами «к испанской кухне надо привыкать», не осилили и пяти ложек.
Лишь наши шоферы-испанцы, улыбаясь и аппетитно глотая «живой огонь», уплетали свои порции, да и нас выручили. Что не съели — взяли с собой. Едой в полуголодающей стране не разбрасывались.
С завистью смотрел я на испанцев, опорожнивших тарелки. Нам пришлось довольствоваться чашечкой суррогатного кофе и хлебом, который захватил с собой Федя.
Подкрепившись, продолжили путь…
В Валенсии нас разместили по соседству с домом, где находились штаб военно-воздушных сил Испанской республики, командующий ВВС Игнасио Идальго де Сиснерос и его старший советник по авиации, наш бывший командир соединения Евгений Саввич Птухин.
Только мы умылись с дороги, появился Евгений Саввич:
— Здравствуйте, орёлики! Рад, что вы благополучно добрались до Испании, — прозвучал его знакомый мне голос.
Хоть одеты мы были не по форме, все же вытянулись, соблюдая воинскую выправку. Знали: Евгений Саввич разболтанности не терпит. Приветствовали по-уставному. Перед нами стоял загорелый, словно подсушенный испанским солнцем, по-военному подтянутый человек в штатском костюме. На лице Евгения Саввича я заметил не то чтобы усталость, а некоторую нервную напряженность.
— Садитесь. Рассказывайте, как добирались.
Перед моим мысленным взором промелькнули разбитая Таррагона, шикарные бульвары Барселоны и ее разрушенные рабочие кварталы.
— Как видите, добрались… — не очень весело ответил я за старшего. И мне снова вспомнилась женщина посреди пыльной дороги, рыдающая над окровавленным трупом своего ребенка.
— Значит, глянули на фашистские «художества»…
— Самолеты есть? — спросили ребята Птухина. Евгений Саввич оглядел нас:
— Вместе будем воевать. Уверен, никто не подведет, никто не уронит чести советского летчика. Надеюсь, краснеть за вас не придется.
— Вы не ответили нам, Евгений Саввич, — настойчиво спрашивал я, — Самолеты есть? Мы все сделаем, чтобы оправдать доверие советского и испанского народов.
Птухин прошелся по комнате, глядя на носки своих сапог.
Мы, летчики, да и весь личный состав соединения, уважали Евгения Саввича за его прямоту. Тем более казался непонятным его уход от вопроса. Он — отличный командир-воспитатель и прекрасный летчик-истребитель, снайпер. Без промаха стрелял по воздушным и наземным целям, являлся мастером высшего пилотажа.
Птухин часто летал вместе со своими подчиненными, осуществляя контроль на пилотаж, на стрельбы и обеспечивая взаимодействие летчиков в воздушном бою. Хорошо зная людей своего соединения, он безошибочно мог охарактеризовать каждого. Добиться его похвалы считалось делом более чем трудным. И она высоко ценилась. Умный, энергичный, эрудированный человек, он умело сочетал требовательность с высокой, щепетильной даже, заботой о подчиненных. Если, бывало, замечал несправедливость, допущенную к подчиненному в любой инстанции, то настойчиво добивался правильного, разумного решения наболевшего вопроса.
Правда, бывал он пылок, иногда не в меру, но отходчив. Он считал делом чести, коли сознавал свою неправоту, извиниться за излишнюю горячность.
Высоким авторитетом Евгений Саввич пользовался и у испанских друзей. Позже они рассказали нам, что Птухин участвовал в десятках боев с немецкими и итальянскими летчиками. На его счету несколько сбитых самолетов противника — как личных побед, так и в составе группы.
Птухина ранило во время бомбежки аэродрома. Выйдя из госпиталя, Евгений Саввич не поехал на лечение в Советский Союз, остался в Испании. Его назначили старшим советником командующего ВВС республиканской армии.
Таким был наш командир соединения, где мы проходили службу не один год.
Теперь под его началом нам, летчикам-добровольцам, предстояло принять боевое крещение в небе Испании.
Продолжая начатый разговор, Евгений Саввич рассказал нам о сложности и противоречивости обстановки в Испании, о неоднородности личного состава республиканской армии. Воинские части этой армии состояли из коммунистов, социалистов, анархистов и беспартийных.
Птухин подводил нас к мысли, что в условиях многопартийности и социальной разношерстности испанских военных кадров нам, летчикам, необходимо четко ориентироваться в различных перипетиях, особенно хорошо помнить, что мы прибыли в Испанию не командовать, а помогать своим опытом…
— Подождем прибытия группы Девотченко. Тогда я вас всех вместе представлю командующему ВВС. Он подробнее расскажет вам о внутриполитическом и международном положении Испании… А пока поезжайте, познакомьтесь с Валенсией.
Вздохнув, я подумал, что совет — есть приказ в устах Птухина. С мыслью «Валенсия так Валенсия» мы разместились в машинах и через несколько минут оказались в городе.
Валенсия тонула в радужной дымке. Голубые, сиреневые, зеленые и оранжевые цвета неба и моря, благоухающие розы, апельсины, светящиеся сквозь листву, — все это под лучами солнца воссоздавало какой-то сказочный колорит.
Город дышал ароматом цветов, апельсиновых, мандариновых и лимонных деревьев. Воздух смешивался с терпким запахом йода, идущего с моря. Мы не дышали, мы пили этот легкий воздух, и казалось, что за всю жизнь не надышишься им.
