Игорь Синицин - Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя
После многих лет смуты Россия снова начинает путь вперед. На этой дороге ее ждут многие завалы, ямы и другие препятствия. Не повторять ошибок прошлого, которые привели Систему к краху, а великое государство — к развалу, — очень тяжелая, почти непосильная задача. Но сколько бы ее решение ни заняло времени и труда — альтернативы нет…
Самый длинный день
В конце апреля 1973 года в аудиториях и коридорах Академии общественных наук при ЦК КПСС стоял привычный гул. Выпускники АОН, регулярные занятия которых и выпускные экзамены закончились еще перед Новым годом, оживленно обсуждали вопросы защиты своих диссертаций и рассылки готовых авторефератов и то, правильно ли выбрали на кафедрах оппонентов, роль которых в защите кандидатских диссертаций оценивалась весьма высоко. Не менее заинтересованно муссировались и проблемы распределения на работу аспирантов, которыми уже пару недель занимался отдел науки ЦК КПСС. В первую очередь получали назначения молодые партийцы, направленные на учебу Центральными комитетами Компартий республик и обкомами партии. Многие должны были возвратиться с повышением в родные пенаты, а некоторым счастливчикам предстояло получить должности в аппарате ЦК, высоких московских организациях и учреждениях. Все это было настолько «горячо», что, как оказалось, резко усилился поток кляуз, доносов и анонимок на выпускников в ЦК КПСС, в том числе и с мест, где они работали раньше. Увеличилось и число кляуз самих аспирантов на своих товарищей…
АОН при ЦК КПСС на Садовой-Кудринской, задний двор которой граничил с Московским зоопарком, в общем, оправдывала свое бытовавшее среди либералов-острословов шутливое, но весьма двусмысленное и емкое название «Академия при зоопарке».
Москвичей-аспирантов — тех, кто не «подсуетился» заранее для получения какого-либо особо вожделенного места работы или не имел связей в аппарате ЦК КПСС, — распределяли в последнюю очередь — где-то в июне — июле. Но «личные дела» выпускников уже давно находились в отделе науки ЦК, пройдя все мыслимые в те времена проверки. Поэтому я не «дергался», будучи уверен, что в московской журналистике мест на всех новоиспеченных кандидатов наук хватит.
22 апреля был такой же день, как и все предыдущие, — те же разговоры вокруг тех же проблем. Только к вечеру по коридорам прошел слух, что состоялся апрельский Пленум ЦК КПСС и на нем были избраны три новых члена политбюро: Юрий Владимирович Андропов — председатель КГБ, Андрей Антонович Гречко — министр обороны и Андрей Андреевич Громыко — министр иностранных дел. Но все они казались такими далекими от нас «небожителями», что никто из аспирантов не стал это всерьез комментировать. И так было ясно, что генсек Брежнев в очередной раз укрепил свои позиции в политбюро и ЦК.
На следующее утро я пришел в академию, как обычно, чтобы проследить за рассылкой автореферата моей кандидатской диссертации, и тут же услышал от Натальи, ответственного секретаря нашей кафедры, длинно называвшейся «теория и методы идеологической работы», сообщение, что мне уже несколько раз звонили из города, оставили свой телефон и просили срочно позвонить, как только я появлюсь.
Естественно, я тут же набрал указанный номер, назвал себя и услышал в ответ: «Игорь Елисеевич, не могли бы вы приехать к нам по поводу вашего возможного трудоустройства?» Я согласился, не спросив даже, куда я должен приехать, но захотел узнать адрес и время встречи. Мне было отвечено, что в четырнадцать часов тридцать минут у подъезда академии меня будет ждать автомашина «Волга» с таким-то номерным знаком, которая и привезет меня туда, куда надо. Затем в трубке раздался сигнал отбоя, и я стал ругать себя, зачем не уточнил, куда меня все-таки позвали. Чтобы не сглазить удачу, если таковая меня ждет, я не сказал ни Наталье, ни другим своим близким друзьям и приятелям, что поступил некий странный звонок.
Сообщение меня самого так заинтриговало, что я пребывал до половины третьего словно в тумане, механически уточняя адреса рассылки автореферата, листая в читальне свежие газеты, обедая в прекрасной и дешевой столовой академии, не чувствуя вкуса еды…
Двадцать пять минут третьего ноги вынесли меня к главному подъезду на Садовом кольце, а глаза стали искать названный номерной знак среди множества машин, стоявших у здания академии. Черная, чисто вымытая «Волга» с мосовскими, то есть «солидными», номерами нахально оказалась на самом почетном месте, отведенном для машины ректора академии Иовчука, то есть прямо напротив входа в АОН.
Я открыл переднюю дверцу машины, заглянул внутрь, поздоровался с водителем. Незнакомый мне солидный пожилой человек ответил на мое приветствие и сразу спросил:
— Как ваши имя и отчество?
Я назвал себя, и водитель со словами «Садитесь, пожалуйста!» открыл заднюю дверцу. Я уселся, дверцы захлопнулись. «Волга» тронулась. Я все пытался сообразить, куда же меня везут.
Машина обогнула площадь Восстания, выехала на Никитскую и пошла в направлении к Манежу. Там она сделала левый поворот и мимо Госплана пошла в горку к площади Дзержинского. Обогнув памятник «железному Феликсу», автомобиль выехал на Сретенку и неожиданно повернул направо перед гастрономом на площади Воровского. Когда он остановился и дал гудок перед мощными железными воротами между старым и новым зданиями КГБ, у меня прошел легкий морозец по коже — я понял, что чем-то заинтересовал всесильное ведомство. «Был ли этот интерес благоприятным? Или?..» — пронеслось у меня в голове.
По кривому и извилистому двору, где слева возвышались мрачные стены бывшей внутренней тюрьмы НКВД, машина подъехала к малоприметному подъезду, стекла которого были затянуты зеленым репсом. Дверь открылась тотчас, вышел прапорщик в форме КГБ и распахнул мою дверцу машины.
— Вас ждут… — коротко сообщил он мне.
Я вошел в подъезд, стены которого были аккуратно покрашены бирюзово-зеленой краской. У распахнутой двери лифта старого образца стоял человек в штатском.
— Я вас провожу до места… — уточнил он и нажал кнопку третьего этажа.
Коридор, куда мы вышли из лифта, был покрыт темно-красной ковровой дорожкой, а его стены отделаны в рост человека темными деревянными панелями. Около двери лифта возле тумбочки с телефоном стоял прапорщик. Он откозырял, но документов не спросил. Значит, был предупрежден.
Мы прошли налево несколько шагов и остановились возле малоприметной двери справа. Офицер нажал на скрытую кнопку, изнутри дверь отворили, и я вошел в какое-то странное помещение. Прямо передо мной, в простенке между двумя окнами, выходящими на боковую часть магазина «Детский мир», стояло высокое зеркало. Перед ним — вращающееся парикмахерское кресло. Справа от меня, за высоким занавесом светлого тона, на высоких никелированных трубках, словно в массажном кабинете санатория, можно было заметить высокую кровать на металлических ножках. Что было по левой стороне, я не успел разглядеть, поскольку пожилая женщина в белом халате, по виду медсестра или официантка, открывшая дверь изнутри, показала мне на высокую дверь красного дерева в левом дальнем углу комнаты и сказала, нажимая на бронзовую ручку этой двери:
