Борис Ковальковский - В небе Кавказа
Листок клена
Поздно вечером в кабинете секретаря Гудермесского райкома партии Н. А. Шепелева тревожно прозвенел звонок. Николай Андрианович поднял трубку:
— Слушаю!
— У телефона начальник Кумтуркалинского БАО (батальона аэродромного обслуживания). — Говоривший назвал свое воинское звание и фамилию. — Прошу вас, не покидайте кабинета. Через час ждите меня. Дело сугубо конфиденциальное. Нам надо выяснить детали гибели летчика, Героя Советского Союза гвардии капитана Лавицкого Николая Ефимовича.
…В кабинете еще не рассеялся дым: только что тут проходило совещание. Николай Андрианович подошел к окну, распахнул форточку. Постоял немного, вглядываясь в темень. В комнате было по-прежнему душно.
Он снял с вешалки пальто, накинул на плечи, вышел во дворик. Падающий из окна свет раздваивал дорожку. Шепелев ходил по ней взад-вперед, взад-вперед. Потом остановился у небольшого клена, растущего прямо у окна. Вгляделся в его зябкие ветви. На самой верхушке на тонком стебельке держался один-единственный листок, оставшийся с осени.
Николай Андрианович вспомнил, как отчаянно цеплялся этот листок за жизнь. Осенние порывистые ветры не могли его сдуть. Уже падал снег, а он все был там. В последние, уже мартовские дни сильные потоки воздуха, хлынувшие откуда-то с севера, все больше раскачивали его. Листок не падал.
«Ну, ты стоишь, чтобы сохранить тебя», — подумал Шепелев. Поднявшись на носки, он осторожно снял листок, принес в кабинет, бережно положил на календари. На белой бумаге ясно были видны нежные прожилки.
Шепелев взял трубку, попросил соединить его с начальником авиационной школы майором Лединевым.
— Сейчас у меня будут представители Кумтуркалинского БАО. Хотелось, чтобы во время нашей беседы присутствовали и вы.
— Вероятно, это по делу трагической гибели летчика Лавицкого? — послышалось в трубке.
— Да!..
Спустя десять минут в кабинет секретаря райкома вошли офицеры. Один из них начал докладывать:
— Сегодня неподалеку от железнодорожной будки 820-го километра магистрали Ростов — Баку разбился истребитель «аэрокобра» 9-й гвардейской истребительной авиационной дивизии, пилотируемый помощником командира соединения по воздушно-стрелковой службе гвардии капитаном Лавицким. Летчик предпринял попытку сбить пламя, но, видимо, сделать этого не удалось. Задав нужное направление истребителю, капитан посадил самолет. Но… погиб.
— А была ли у Лавицкого возможность покинуть самолет?
— Да! Была. Но летчик не воспользовался ею. Ведь падающий истребитель мог врезаться в эшелон, стоящий на станции Гудермес. А в эшелоне были боеприпасы, огромное количество взрывчатки. Случись это — все вокруг как бритвой сбрило бы. Летчик, по-существу, спас город. Это подвиг. Вот, кстати, документы капитана.
На стол легли удостоверение личности Николая Ефимовича Лавицкого, партийный билет, фотография. На ней — группа летчиков, среди них сам Лавицкий — среднего роста, русый, худощавый, затем — А. И. Покрышкин, А. В. Алелюхин, В. А. Егоров. Небольшой конверт. На конверте было написано: «Память Смоленщины», а в нем — осенний листок клена.
Николай Андрианович перевел взгляд к календарю, где лежал точно такой же листок клена. «До чего же похожи, смоленский и этот, — подумал он. — Просто чудо какое-то».
Начальник Кумтуркалинского БАО подробно доложил о катастрофе.
— Причина ее, — сказал он, — неполадки в топливной системе «аэрокобры». В этом самолете во время работы мотора бензопроводы, как и сами бензобаки, немного вибрируют, поэтому появляются трещины. Бензин начинает вытекать. Конструктивный дефект этого американского самолета может стать причиной пожара. Для предотвращения пожара наши техники вместо трубок обычно ставили гибкие шланги. Но, видимо, сделать это теперь не успели; «аэрокобра» подводила нас нередко, а сейчас из-за нее мы потеряли Героя.
Присутствующие еще долго обсуждали катастрофу.
Шепелев попрощался с офицерами, сделал в календаре запись: «Распорядиться о похоронах летчика Лавицкого. В железнодорожном парке. Траурный митинг. Подумать о переименовании одной из улиц в улицу имени Героя Советского Союза Николая Лавицкого».
Взгляд его опять остановился на двух листках клена, лежащих на столе. И он еще раз подумал: «До чего схожи!» И в одно мгновение ясно представил Лавицкого — сурового военного летчика, бережно вкладывающего листок клена в конверт. «Видимо, очень интересным человеком был этот Лавицкий!»
Луч из детства
Густой белесый туман, идущий волнами, скрыл находившуюся под косогором деревеньку Слобода. По дороге медленно двигалась телега, запряженная пегой лошаденкой. В телеге сидел старик, а на соломе лежал мальчонка лет восьми.
— А не заблудимся, батя? Чай, столица-то далеко, — спросил мальчонка. Для него это была первая поездка в далекие и неведомые края.
Поежившись от утреннего холодка, бородатый мужчина глухо ответил:
— Не трусь, Коля, разве можно в родных краях заблудиться?
Он замолчал, а парнишка сильнее стянул отцовский зипун веревкой, подбросил на ноги, обутые в лапти, побольше соломы, всмотрелся в дорогу.
Слева вдруг поднялись стеной громадные деревья. Тяжелые кроны их как-то таинственно раскачивались из стороны в сторону, и мальчонке казалось, что он попал в сказку.
Раздался четкий цокот копыт. За поворотом, где дорога спускалась к логу, телегу нагнали всадники на добрых конях, в буденовках. Топот копыт теперь уже гулко отдавался на длинном деревянном мосту.
— Послушай, отец, — наклонился низко один из них, видимо, командир. — Как нам перебраться на ту сторону реки?
— Да не река это. Болото! Понимаешь, болото, — вскинул голову бородач.
— А нам все равно! Скорее бы к своим присоединиться.
Возница долго рассказывал, как объехать гиблые места, терпеливо объяснял, какими тропами двигаться.
— Ну, спасибо, отец! — почти выкрикнул всадник. — Зовут-то тебя как?
— Ефим!
— А по отчеству?
— Ефим Егорович, — уже полностью произнес бородач. — Ефим Егорович Лавицкий.
— Будь здоров, Ефим Егорович!
Всадники скрылись в тумане, а отец вновь повернул голову к сыну:
— Вон за этим парком большие дома стоят. Так вот, жил там помещик Михайло Васильич Потоцкий. Из старых польских фамилий. Ох, и лютовал, когда узнал, что к власти Советы пришли. Приказал тогда разрушить деревянный настил через озеро. Мы тот настил мостом называли. С полверсты был он длиной. Считай, несколько тысяч дубовых свай вогнали мужики, чтобы потом по ним проложить бревна. А сколько людей сгинуло? Тут, если посмотреть, кладбище на кладбище. Дед твой рассказывал, что стали ладить ту дорогу сразу, как царь «крестьянскую свободу» объявил, и подходила она к церкви. В ней венчались. Отпевали покойников. Крестили детей. Да что там… Так вот, и лютовал этот Потоцкий, но видел, что власть его уже кончилась. Сбежал куда-то за границу со своими чадами.
