Федор Грачев - Записки военного врача
К кабинету с надписью «Невропатолог» путь мне преградил сухощавый, подвижной брюнет, на вид лет сорока пяти.
Тщательно выбритое лицо, безупречно отглаженная гимнастерка, новый ремень, подчеркнутая выправка — все это придавало ему некоторую щеголеватость.
— Начальника госпиталя? А вы кто?
— Ординатор пятого медицинского отделения Грачев.
— Савицкий, Петр Устинович, — представился брюнет. — Секретарь начальника. Проходите… — Он резко закашлялся.
— Простудились?
— Нет. Пневмоторакс. Поддуваюсь…
У Ягунова сидел комиссар Луканин. Начальник выслушал мой рапорт о прокаливании кроватей, кивнул и неожиданно просто, как-то по-домашнему, произнес:
— Садитесь. Вам полезно послушать наш разговор. Значит, так, Федор Георгиевич, Голубева надо иметь в виду, знаю его. Он мужичонка по-житейски хитроватый, хозяйственный. Такие — всё в дом. Что у нас дальше?..
— В первую очередь — кадры, всё будет зависеть от людей… — Луканин говорил спокойно, чуть глуховатым голосом, не торопясь, будто прислушиваясь к своим словам. Ягунов, наоборот, говорил быстро, порывисто, короткими фразами, жестикулируя.
Начальник и комиссар решали уравнение со многими неизвестными. Внимательно слушая их, я начал понимать, что значит создать за несколько дней большой госпиталь. Койки, тумбочки, хирургический инструмент, миски, ложки, чашки, котлы, кипятильники и сотни разных мелочей. Как все это достать и разместить?
— Да-а, — Ягунов склонился над планом здания. — Госпиталь у нас будет большой. В первом этаже — подсобные службы. Во втором и третьем — раненые. Библиотека нужна. Клуб. Музыкальные инструменты…
— С музыкой подождем, — тихо возразил Луканин. — Начнем с кроватей для раненых…
В дверях появился Савицкий:
— К вам, товарищ комиссар, двое из университета, а секретарь райсовета — к начальнику.
В кабинет вошли мужчина и женщина. Отрекомендовались: секретарь парткома университета Леуский и секретарь комитета комсомола Храпунова, студентка пятого курса истфака. Они обещали сегодня перенести из общежитий сто кроватей.
— Для переноски выделено пятьдесят студентов…
Вошел секретарь исполкома Василеостровского райсовета Кривитский. Он сообщил, что райсовет доставит завтра сто пятьдесят кроватей.
— А нельзя ли, дорогие товарищи, округлить? — спросил Ягунов.
— Двести? — Кривитский задумался. — Округлим!
И опять Савицкий:
— Две женщины. Из университета. Очень просят принять.
Когда женщины приблизились к столу, я понял — одна из них слепая.
— Аспирант географического факультета, — тихо сказала слепая. — Золотницкая Розалия Львовна. Могу быть полезна в госпитале.
— Вы сможете вести лекционную работу для раненых? — спросил Луканин.
— Благодарю!
— А я сестра Золотницкой, — сказала вторая. — И тоже прошу принять на работу. Студентка института иностранных языков. Донор.
— Вы справитесь с обязанностями сестры-хозяйки в приемном покое госпиталя? — Ягунов вопросительно посмотрел на студентку.
— Постараюсь!
Женщин сменил начальник медицинской части. Профессор Долин пространно, неторопливо докладывал, сколько прибыло врачей и сестер, откуда они, их стаж, специальность…
А Ягунов в это время то говорил по телефону, то перебирал какие-то бумаги на столе. На его лице заметно раздражение многословием начмеда. И он слушал Долина как бы вполуха.
Наконец Ягунов нажал звонок на столе.
— Мельника ко мне! — буркнул он вошедшему Савицкому.
Через несколько минут на пороге стоял высокий, костистый мужчина.
— Вы меня звали?
— Не звал, а приказал явиться! — уточнил Ягунов. — Как с посудой?
— Бегаю по всему городу!
— Ну и что же?
— Голова кругом идет, — уклончиво ответил Мельник. — Феноменальные трудности! Ведь столько всего надо! Я думаю…
— Потрясающий результат! — прервал Ягунов. Его усы бабочкой вздернулись вверх. — Всё?
Мельник молчал.
— Если не ошибаюсь, до войны вы работали фотографом?
— Фоторепортером газеты.
— Это и видно! — вскочил, побагровев, Ягунов. Он был в гневе. Взгляд серых, слегка навыкате глаз сверлил Мельника. Черты округлого лица стали острее, резче. Человек стал совершенно иным. Перевоплощение произошло мгновенно.
— Феноменальные трудности! Слышите, Федор Георгиевич? А? Ну, с чем вы пришли ко мне, товарищ начальник пищеблока? — все более и более раздражался Ягунов. — С фотографией ваших трудностей? Я о них и сам знаю. Я спрашиваю, каков результат вашей работы. А результат — нуль. Колыхание воздуха! И только!
Создавалось впечатление: сейчас начальник пищеблока будет нокаутирован! Но до этого не дошло. Выручил Луканин.
— На централизованное снабжение нам полностью надеяться нельзя, — очень спокойно сказал комиссар. — Город окружен, товарищ Мельник, и госпиталей создается много. На самолетах посуду вряд ли станут сейчас доставлять в Ленинград. Вот что, завтра утром все мы отправимся в ближайшие дома. Не сомневаюсь, население нам поможет.
— Обязательно поможет, — согласился сразу же остывший Ягунов.
Обо мне словно забыли, точно меня в кабинете и нет.
В это время дверь широко распахнулась. Вошел высокий и статный мужчина. От его крупной, плечистой фигуры веяло здоровьем и силой. Он был в коричневом кожаном реглане, с одной «шпалой» в петлицах.
— Удачный день! — радостно воскликнул вошедший.
— С добычей, Иван Алексеевич? — встрепенулся Ягунов.
— Да. Привез две трехтонки кроватей.
— Две трехтонки? — Глаза Ягунова сияли. — Две трехтонки! Вот здорово!
— Завтра еще обещают… И вот накладная — на базу управления по сбору подарков для армии. Белье, свитера, простыни, обувь, — докладывал пришедший, покачиваясь на широко расставленных ногах с пятки на носок и с носка на пятку.
— Вот это работа! — воскликнул Ягунов.
Иван Алексеевич продолжал рассказывать, какое оборудование, медицинский инструментарий, медикаменты и перевязочный материал будет получен в горздравотделе, Военно-санитарном управлении фронта и других местах.
— Похвально! Прекрасно, друг сердечный! — то и дело восклицал Ягунов.
И опять метаморфоза в облике начальника госпиталя. Взгляд приветливый, весь он как бы излучает добродушие, признательность и уважение.
По тону обращения и жестам можно предположить — Ягунов хорошо знает, кого слушает, с кем имеет дело.
— Ваня! Нажимай, друже! Надо уложиться в пять дней.
— Это не доблесть, — заметил Луканин. — Нам надо опередить время!
