Владимир Губарев - Тайны Гагарина. Мифы и правда о Первом полете
Помните возвращение Юрия Гагарина? Его первая пресс-конференция в Доме ученых.
Космонавту задали вопрос: «Отличались ли истинные условия полета от тех условий, которые вы представляли себе до полета?»
– В книге Циолковского очень хорошо описаны факторы космического полета, и те факторы, с которыми я встретился, почти не отличались от его описания, – ответил Ю.А. Гагарин. – Я просто поражаюсь, как мог правильно предвидеть наш замечательный ученый все то, с чем только что довелось встретиться, что пришлось испытать на себе. Многие, очень многие его предположения оказались совершенно правильными.
В декабре 1977 года Георгий Гречко выходит в открытый космос. Съемку ведет Юрий Романенко.
– Удивительная красота, – говорит Гречко, – на стыковочном узле станции вижу какие-то искорки… Постойте, но ведь это же грозы… Да-да, те самые грозы, которые полыхают далеко внизу…
– Допустим, что Циолковский мог предвидеть самый первый этап проникновения в космос, – говорит Георгий Гречко, – конструкцию ракеты, ее многоступенчатость – свои «ракетные поезда»? Ну, наконец, корабль и ощущения человека, попавшего в невесомость. Такое предвидение я допускаю… Но меня он поражает другим: глубиной своего проникновения в будущее. Да-да, именно глубиной! Четверть века космического уже прошло, а пока каждый этап космонавтики идет «по Циолковскому». Все, что сделали и у нас в стране, и американцы, – продолжает Гречко, – Циолковский не только предвидел, но и рассчитал до мелочей. И это не может не поражать… В истории цивилизации я не знаю такого же примера проникновения в будущее. И чем больше проходит времени, тем лучше мы понимаем Циолковского. Уверен, что до конца он еще не раскрыт…
Калуга. Музей Циолковского. Сотни людей, приходящих сюда.
И нет равнодушных. Этот великий Циолковский продолжает удивлять.
Его современники, точнее, большинство из них, пожалуй, имели право считать его безумцем. У них были для этого основания, и трудно их осуждать. Они были намертво прикованы к Земле, слишком много сил, энергии и знаний они тратили, чтобы добыть кусок хлеба и не умереть от голода и холода.
В Вятке, где прошло детство Циолковского, случилась первая в его жизни трагедия.
В семье Циолковских – Марии Ивановны и Эдуарда Игнатьевича – заболел сын Костя. Скарлатина. И тяжелое осложнение – малыш оглох.
«Это самое грустное, самое темное время моей жизни» – так напишет позже Константин Эдуардович.
И следствие глухоты – одиночество. Сначала отчаяние, а затем дерзкая мысль: «Искать великих дел, чтобы заслужить одобрение людей и не быть столь презренным».
Потом он оправдает свою глухоту. Более того, скажет, что именно ей обязан самостоятельностью мышления. Не будем спорить с самим Циолковским, как ни трудно согласиться с ним. Наверное, все-таки иное: условия, в которых рос мальчик. Не хватало книг, его любознательность не могла быть удовлетворенной. Он напишет: «Я стал интересоваться физикой, химией, механикой, астрономией, математикой и т. д. Книг было, правда, мало, и я больше погружался в собственные мои мысли… Я, не останавливаясь, думал исходя из прочитанного. Многое я не понимал, объяснить было некому и невозможно при моем недостатке. Это тем более возбуждало самодеятельность ума…»
Он умел еще читать, а это немалое искусство.
В архиве Академии наук СССР есть несколько листков с рисунками и пометками Циолковского. Он только что познакомился с «Математическими началами натуральной философии» Ньютона. Его первый астрономический урок.
На одном из листков пометка: «8 июля 1878 г. Воскресенье. Рязань. С этого времени стал составлять астрономические чертежи».
Вот он, первый шаг к космосу, к Вселенной. Здесь истоки великого учения о преобразовании мира.
Он еще не знает, что предложить. Он знает лишь, что это обязательно надо сделать.
Тетрадка озаглавлена: «Вопрос о вечном блаженстве». Одновременно пишет такие строки: «Я вам показываю красоты рая, чтобы вы стремились к нему. Я вам говорю о будущей жизни».
Он не «чистый» мечтатель. Он проводит опыты. Самые первые опыты по космической медицине.
«Я делал опыты с разными животными, подвергая их действию усиленной тяжести на особых, центробежных машинах, – напишет Циолковский. – Ни одно живое существо мне убить не удалось, да я и не имел этой цели, но только думал, что это могло случиться. Вес рыжего таракана, извлеченного из кухни, я увеличил в 300 раз, а вес цыпленка – раз в 10; я не заметил тогда, чтобы опыт принес им какой-нибудь вред».
Именно с десятикратными перегрузками встретились при посадке Гагарин, Титов, все первые космонавты, которые летали на «Востоках», «Восходах», «Меркуриях».
1880 год. В городе Боровске новый учитель арифметики и геометрии. В августе у него свадьба. Сразу после венчания учитель едет покупать… токарный станок.
Сумасшедший…
Безумный вдвойне, потому что он начинает сочинять научные трактаты! Это в городе, где больше половины жителей не умеют расписаться, не могут читать и писать; в этом забытом богом городке, где книги есть только у следователя.
А учитель – опять-таки в воскресенье! – начинает писать дневник «Свободное пространство».
В этой работе он представил Землю именно такой, какой ее увидели с Луны астронавты.
Циолковский точно описал ощущения Алексея Леонова, вышедшего в открытый космос: «Страшно в этой бездне, ничем не ограниченной и без родных предметов кругом: нет под ногами земли, нет и земного неба».
Стоп! Воображение Циолковского пока бессильно. Он еще не может представить, как именно можно передвигаться в этом свободном пространстве, летать в нем. И Циолковский пишет: «Я заканчиваю пока описание явлений свободного пространства».
Когда бессильна наука, властвует фантастика. Она впереди науки, как мечта, которая всегда опережает действительность. Способность фантазировать, воплощать в реальное свои мысли, пока не подтвержденные точными расчетами, – необходимость и особенность (кстати, счастливая) человека, занимающегося наукой.
Итак, мечта ведет…
Вспомните: Жюль Верн и Герберт Уэллс, Ломоносов и Дарвин.
Наука и мечта.
Циолковский пишет повесть «Вне Земли».
А теперь сравним его представление о первом путешествии на Луну и рассказ экипажа «Аполлона-11».
Циолковский: «Это был удивительный сон… Над ними было черное небо. Безводная пустыня. Ни озерца, ни кустика…»
Армстронг: «Из лунной кабины небо казалось черным, а снаружи Луна была освещена дневным светом, и ее поверхность была коричневого цвета. Свет на Луне обладает какой-то странной способностью изменять естественные цвета предметов…»
