Елена Егорова - Детство Александра Пушкина
Прогулявшись с сестрой в небольшом садике и почаёвничав, Сергей Львович простился и хотел уже ехать домой, но, услышав звон к вечерне, донёсшийся с колокольни приходской Харитоньевской церкви, передумал. С детских лет он ходил с матерью, братьями и сёстрами по воскресеньям и праздникам на службу в Троицкий храм на Божедомке, но стоять и литургию, и вечерню в один день было не в его обычае. А теперь ноги сами понесли его к Харитонию Исповеднику помолиться о благополучном разрешении жены.
За молитвой служба протекла незаметно, и когда Сергей Львович вышел на улицу, солнце клонилось к закату. Он кликнул извозчика и поспешил домой.
– Что Надя? – спросил он с порога у матери, вышедшей в переднюю из комнаты жены.
– Уже скоро, – ответила Ольга Васильевна и, дав распоряжения прислуге, вернулась к невестке.
Этот последний час показался ему самым томительным, а светлый летний вечер бесконечно долгим. Солнце бросало последние лучи через окно гостиной на старинные ганнибаловские клавикорды, привезённые Марьей Алексеевной из Петербурга. На них для мужа и гостей иногда музицировала Надежда Осиповна. Из детской доносилась протяжная колыбельная: няня Арина укачивала похныкивающую Оленьку. Сергей Львович прислушался:
Ай, баю – баю – баю!
Не ложися на краю,
Ты ложись у стеночки
На мягенькой постелечке.
Баю – баюшки – баю!
Не ложися на краю.
Придёт маленький волчок
И ухватит за бочок…
Похожую, но не точно такую песенку пела и ему в детстве крепостная няня. Он подумал, что именно под эту колыбельную засыпала его Надя, когда была маленькой, ведь Арина происходила из села Кобрина, петербургского имения Марьи Алексеевны, где росла жена.
Напевный голос любящей няни скоро успокоил малышку. «Уснула наша Занавесная Барыня», – умилился отец, вспомнив прозвище, данное Ариной Оленьке, когда та была ещё грудной. Матери тогда показалось, что дочурка начала косить глазками, поэтому во время кормления грудью ей их прикрывали платочком, чтобы зря не напрягалась, таращась на няню с близкого расстояния. Скоро девочка косить перестала, но иногда её ещё называли младенческим прозвищем…
Тут послышался громкий вскрик роженицы и вслед за ним тоненький, похожий на мяуканье, плач младенца. Сергей Львович встрепенулся. «Слава Богу, кажется, разрешилась!» – пронеслось у него в голове. От жены вышла Марья Алексеевна и сообщила радостную весть:
– Поздравляю! Сын! Здоровенький.
– А Надя?
– Слава Богу! Благополучно. Надобно погодить. Пока не всё, – остановила тёща зятя, рванувшегося было к двери. – Ульяша, пора! – позвала она свою дворовую.
Ульяна Яковлева, сметливая дворовая баба лет тридцати, которая по мысли Марьи Алексеевны должна была стать няней, прошла в комнату с заранее приготовленным приданым для новорождённого.
Сын! Наследник! В душе Сергея Львовича всё ликовало, он с трудом дождался, когда дверь, наконец, открылась, доктор вышел, поздравил его и, получив плату, откланялся.
Ольга Васильевна держала на руках расшитый кружевами конверт, откуда выглядывало крошечное красноватое личико. Из – под белого чепчика выбились чёрные кучерявые родовые волосики. Хорошенько разглядев сына и слегка погладив его по головке, Сергей Львович подошёл к жене.
Уставшая Надежда Осиповна лежала на кровати, глаза её выражали одновременно и страдание, и радость.
– Поздравляю, Надюша, – сказал он, надевая на палец жене золотое колечко.
– Мерси. Как тебе сын? – чуть слышно спросила она.
– Слава Богу, хорош! На арапчоночка похож.
– В Ганнибалов пошёл, – согласилась Марья Алексеевна, но тотчас добавила: – И от Пушкиных в нём много чего. Носатенький мальчишечка, а глазки будто бы не тёмные.
– Что правда, то правда, – подтвердила Ольга Васильевна.
– Александром надо его наречь, – предложила Марья Алексеевна, – в честь племянника моего Александра Юрьича Пушкина. Добрый малый, хорошо служит. Он теперь в походе с Суворовым, в Италии где – то.
– Хорошее имя. Деда моего тоже Александром звали. Александр Сергеич – звучит! – отозвался Сергей Львович. – Надюша, ты как?
Жена обрадованно кивнула. Кузена Сашу она любила, как родного брата, и была с ним очень дружна. Когда тот учился в кадетском корпусе в Петербурге, часто приходил к ним в дом. Марья Алексеевна его опекала как тётушка и крёстная.
У Ольги Васильевны тоже не нашлось возражений. Она ещё припомнила, что именины Александра близко: 2 июня по церковному календарю – память святого патриарха Александра Константинопольского.
Тут и новонаречённый младенец подал голосок.
– Слышите, согласен! – пошутил Сергей Львович. – Стало быть, решено. Александр!
Младенец тем временем начал широко открывать ротик и раскричался.
– Грудь просит, – заключила Ольга Васильевна. – Ульяша, неси – ка его скорей кормить, – приказала она няне и бережно передала ей внучонка.
* * *Вскоре после праздника Троицы новорождённого Сашу Пушкина окрестили в Елоховской Богоявленской церкви. Восприемницей стала родная бабушка Ольга Васильевна, а в восприемники Марья Алексеевна позвала своего троюродного брата графа Артемия Ивановича Воронцова. В метрической книге дьячок старательно вывел запись, по церковному обычаю пометив её 27 мая, потому что младенец родился накануне этого дня после захода солнца: «Во дворе коллежского регистратора Ивана Васильевича Скворцова у маиора Сергея Львовича Пушкина родился сын Александр, крещён июня 8 дня…»
Раннее детство
Осень 1799 года Пушкины с детьми провели в сельце Михайловском под Псковом, в имении Осипа Абрамовича Ганнибала. В молодости отец Надежды Осиповны вёл бурную расточительную жизнь, следствием чего стал его разъезд с Марьей Алексеевной, при поддержке Ивана Абрамовича Ганнибала отсудившей у него дочь и имение Кобрино. С тех пор она видеть бывшего мужа не желала и в Михайловское не поехала.
Старый больной арап, на лице которого почти не осталось следов былой привлекательности, жил в своём маленьком, обременённом долгами сельце в одиночестве, покинутый всеми. Когда – то он жалел денег на воспитание единственной дочери, а теперь был искренне рад её приезду с зятем и внучатами. Он даже играл с резвой Оленькой, но угнаться за нею не мог: ноги у него давно уже болели и с трудом носили погрузневшее тело. Саша деду понравился: спокойный крепенький младенец, очень похожий на Ганнибалов. Правда, постепенно родовые чёрные волосики стали у мальчика вылезать и вместо них росли рыжеватые кудряшки, а глазки приобрели светло – голубой оттенок. Но это уже не имело значения. Несколько месяцев на свежем воздухе пошли малышу впрок: пухлые румяные щёчки стали видны с затылка.
