Валерий Ковалев - Морской ангел
Уже известный читателю дедушка по материнской линии Михаил Николаевич Вавилов происходил из дворян, до революции служил податным инспектором и читал математику в Варшавском университете. Теперь он занимал высокую должность в Наркомфине[5], но диктатуру пролетариата откровенно не одобрял и придерживался монархических убеждений.
За это бывшего надворного советника[6] периодически вызывали на Лубянку, и настоятельно рекомендовали поменять взгляды. А еще каждый раз интересовались, почему он не ушел за кордон с белыми? Как его брат – полковник Генерального штаба. В ответ Михаил Николаевич сокрушенно вздыхал и неизменно отвечал: «Я русский. И люблю Россию».
Карающий меч революции тогда еще разил не в полную силу (новая власть весьма нуждалась в специалистах из «чуждого класса»), и Вавилова с миром отпускали. Более того, в знак лояльности ему оставили неразграбленную просторную квартиру, а заодно царские ордена: Святослава и Святой Анны.
В отличие от деда, бабушка Александра Федоровна происходила из мещан. Она была опорой домашнего очага и верной подругой Михаила Николаевича. В голодные двадцатые она снесла в Торгсин[7] мужнины ордена, а заодно свои золотое кольцо с серьгами и брошь, чем спасла семью от неминуемой смерти.
Но самой интересной в семье была одна из их трех дочерей и мама Дима – Мария Михайловна. В юности она окончила медицинские курсы и сразу же добровольцем ушла на войну. Империалистическую. А в 1914-м на Румынском фронте молоденькая сестра милосердия стала кавалером Георгиевской медали «За храбрость» 4-й степени. Награду ей вручил лично Великий Князь Константин Николаевич. Над позициями своих войск князь увидел в небе обстреливаемый противником воздушный шар, откуда разведчики хладнокровно и точно корректировали огонь русской артиллерии. Каково же было удивление царственной особы, когда на месте приземления среди мужчин обнаружилась хрупкая девушка с медицинской сумкой. Барышня назвалась мадмуазель Вавиловой и пояснила, что упросила господ офицеров взять ее с собой на задание.
– Однако, – разгладил усы князь, любуюсь миловидной девицей. – Вы достойны награды.
В отличие от родителей, дяди и сестер, Маруся восприняла революцию всем сердцем и, вернувшись с одной войны, отправилась на вторую. Теперь уже Гражданскую. Ее она прошла с начала до конца, медработником в 1-й Конной, и знала самого командарма Буденного. Там же познакомилась со своим мужем, комэском[8] Дмитрием Вонлярским, после безвременной кончины которого перенесла всю свою нерастраченную любовь на единственного сына.
При всем этом, иногда его балуя, Мария Михайловна держала ребенка в строгости, закаляла по утрам холодной водой, а зимой обтирала снегом. У такой лихой мамы сын не мог вырасти трусом.
Спустя час дед с бабушкой и внук обедали в небольшом, обставленном старинной мебелью зале, а на них с висящих на стенах картин взирали предки. Вечером со службы вернулась мать (теперь она работала врачом в ведомственной поликлинике Внешторга) и сообщила радостную весть – через два дня они с Димом отправляются на море.
– Ура! – запрыгал по комнатам сын, а остальные принялась обсуждать поездку.
Расширяя кругозор чада и заботясь о его здоровье, уже третье лето Мария Михайловна подряжалась работать в черноморских санаториях врачом на договоре. Они уже побывали в Геленджике и Коктебеле, а теперь их ждал дом отдыха в Феодосии.
– Так, Феодосия, – притащив из дедушкиного кабинета толстый фолиант в кожаном переплете, открыл его на нужной странице Дим. – «Портовый и курортный город юга Малороссии на юго-восточном побережье Крыма. Основан греческими колонистами из Милета в VI веке до нашей эры».
– Вот это да! – взглянул на внимательно слушавших домочадцев и продолжил читать дальше. – «С 355 года входил в состав Боспорского царства и имел аланское название Ардабада, далее был захвачен хазарами, а потом перешел под контроль Византии.
В XII веке был колонизирован генуэзцами и назван Каффой, а в 1771 году взят русскими войсками и получил название Феодосия».
– Интересно, – захлопнул книгу Дим. – А про Каффу мне рассказывал дед Оверко.
Последний был дедом по отцовский линии, происходил из запорожских козаков и жил в хуторе над Днепром, куда в начальных классах мама дважды возила сына. Там, с его легкой руки, внук научился скакать на лошади, драть раков в ставке, а еще танцевать гопака под бубен.
В следующую субботу Дим, наряженный в матросский костюмчик и бескозырку, отправился с родительницей с Курского вокзала в сторону Крыма…
В Феодосию поезд прибыл в полдень. Прихватив чемодан с баулом, Марья Михайловна с сыном на извозчике с вокзала отправились в санаторий.
В прохладном холле санатория Мария Михайловна объяснила администратору кто она, та ответила, что предупреждена и сопроводила прибывших к коменданту.
– Как же, как же, ждем-с, – расшаркался комендант. – Московским специалистам мы всегда рады.
Чуть позже путешественники распаковывали вещи в предоставленном им служебном номере, а в открытое окно лился запах цветов и моря.
На следующее утро доктор Вонлярская приступила к своим обязанностям, а Дим, получив надлежащий инструктаж, после завтрака сразу же отправился к морю. Оставлять его одного мать не опасалась, для своих лет парень был достаточно самостоятельным, к тому же мог постоять за себя и отлично плавал.
Выйдя на набережную с дефилирующими по ней отдыхающими, Дим для начала выпил стакан газировки у толстой тетки, расположившейся со своей тележкой под полотняным тентом, а затем по тропинке сбежал вниз, к тянущемуся вдоль залива пляжу.
Сбросив сандалии, он вошел по колено в тихий шорох волн, после чего радостно заорал:
– Здравствуй, море!
– Мальчик, ну чего ты кричишь, как в лесу, – недовольно протянула загорающая неподалеку в шезлонге дама, а копающаяся рядом с ней в песке малышка в панамке звонко рассмеялась: «Здластвуй!»
– Извините, тетя, – выбрел на берег Дим и, прихватив сандалии, пошлепал по урезу воды вдоль пляжа.
Затем он узрел вдали что-то вроде причала и решил его исследовать.
Оставив позади людную часть пляжа, Дим приблизился к сооружению (оно было заброшенным и ветхим) и увидел под настилом у береговых свай группу мальчишек. Трое, мутузили одного, рыжего, а тот стойко оборонялся. Налицо была явная несправедливость, и Дим тут же ввязался в драку.
Самый активный получил от него в нос и с воем покатился по песку, второго рыжий ловко поддел «на кумпол», а третий кинулся бежать, резво мелькая пятками.
– Канайте отседова! – бросил мальчишка своим врагам, после чего сунул незнакомцу руку. – Жека.
