Майя Бессараб - Лев Ландау
Лев научился дифференцировать в двенадцать, интегрировать — в тринадцать лет.
Ему достаточно было прочитать учебник геометрии, чтобы пойти и сдать экзамен. Родители решили отдать его в Коммерческое училище, чтобы чем-то занять. Экзамены сданы были блестяще, Лев стал учеником предпоследнего класса.
Друзей в училище у него не было и не могло быть: слишком велика разница в возрасте между ним и остальными учениками. И хотя он держался особняком, но контрольные решал чуть ли не всему классу. Товарищи были ему благодарны, но о дружбе речи не было.
Трудный это был период: он все держал в себе. И колоссальную внутреннюю борьбу с самим собою тоже. Пожалуй, кроме Жюльена Сореля, близкой души у Льва тогда не было…
Ребенок, ставящий перед собой такие задачи, прощается с детством. Он сам старался добраться до постижения вечных истин, выстрадал их, более того, чуть не погиб, а ему шел только четырнадцатый год. Редко кому из людей удавалось так много сделать, как Ландау, и вряд ли это было бы возможно, если бы в юности он не начал борьбу с собой и не одержал победу, которую философы древности считали самой трудной — победу над собой.
Нельзя сказать, что он был послушным сыном, скорее это был трудный ребенок. Его нельзя было выпроводить гулять, он так бы и решал задачи целыми днями. Когда же его все-таки заставляли выйти из дому, он забирался в сарай и там писал на досках свои бесконечные примеры. Мальчик он был воспитанный, однако гордый и независимый, а при случае мог сказать какую-нибудь фразу, которую иногда истолковывали как завуалированное оскорбление. Взять хотя бы его любимое изречение из Стендаля: «Жизнь коротка, и не стоит проводить ее, пресмыкаясь перед жалкими негодяями».
Стоит подчеркнуть, что борьба с собой, или работа над собой — называйте это, как хотите, — продолжалась долгие годы. Человек, упорно занимающийся самосовершенствованием, уже не может в какой-то момент прекратить труд души. Это продолжается всю жизнь. Он просто не может иначе…
Глава вторая. Джаз-банд
Человек — не машина: если отнять у него возможность самостоятельного становления и свободу суждений, он погибнет.
Альберт Эйнштейн
В 1922 году Лев успешно сдал экзамены в Бакинский университет. Он был зачислен на физико-математический факультет сразу на два отделения — математическое и естественное. Его очень интересовала химия, но после первого же семестра он ушел с естественного отделения, поняв, что физика и математика ему ближе.
Первокурсник Ландау был моложе всех в университете. Студенческая жизнь сразу же захватила его. К учению студенты тогда относились серьезно, разгильдяйство было не в моде. Многие работали и учились. Лицам непролетарского происхождения стипендию не выплачивали.
Держался Ландау очень скромно, всегда готов был выручить товарища: решить контрольную, подсказать на экзамене. Но все же он резко выделялся среди студентов, хотя и не стремился к этому.
Этот случай произошел вскоре после поступления в университет. Однокурсникам Ландау запомнилась лекция профессора Лукина, на которой Лев задал вопрос. Петр Петрович Лукин был самой яркой фигурой на математическом отделении. За пять лет до описываемых событий он был профессором Артиллерийской академии Генерального штаба. Математику он знал блестяще, лектором был превосходным. Ходили, однако, слухи, что на экзаменах бывший генерал «свирепеет». Студенты заранее боялись сессии и относились к Лукину с опаской.
Лукин долго думал, прежде чем ответить Ландау. В аудитории стало тихо, все сидели, боялись шелохнуться. Лукин попросил Льва подойти к доске. Вмиг доска покрылась математическими знаками.
Лукин и Ландау начали спорить. И вдруг студенты догадались: прав Ландау! Лицо у Льва было серьезное и сосредоточенное, у Петра Петровича — взволнованное и немного обескураженное. Ландау написал вывод и положил мел. Лукин улыбнулся и, наклонив голову, громко сказал:
— Поздравляю, молодой человек. Вы нашли оригинальное решение.
Лев смутился. От неловкости он не знал куда деваться.
С этого дня гроза отделения профессор Петр Петрович Лукин, встречая студента Льва Ландау, всегда здоровался с ним за руку. Очень скоро Лев сдал экзамены по всем дисциплинам, которые читал Лукин, входящим в программу обучения первого, второго, третьего и четвертого курсов, — от аналитической геометрии до теоретической механики и теории упругости.
У математиков было свое научное студенческое общество — Матезис, где царил дух свободы и преклонения перед талантами. Именно в этом студенческом обществе и состоялись первые выступления Ландау. Замечательным лектором он стал много позже. А Ландау-студент лектором был неважным: слишком уж был в себе не уверен.
Выступления на собраниях Матезиса и блестящие ответы на экзаменах сделали Ландау настолько приметной фигурой в Бакинском университете, что кто-то из преподавателей посоветовал Любови Вениаминовне перевести сына в Ленинградский университет. Среди бакинских студентов ходила легенда, что Льва отправили в Ленинград, потому что местный университет оказался не в силах обеспечить его дальнейшее обучение. Утверждали, что Ландау получил на руки бумагу, где именно о том и говорилось. В те годы Ленинград был научной столицей Советской России. В Ленинградском университете работали выдающиеся физики.
Итак, в 1924 году Лев Ландау переводится в Ленинградский университет. В Ленинграде Ландау занимался еще больше, чем в Баку. Случалось, работал по пятнадцать-восемнадцать часов в сутки. Дозанимался до того, что в конце концов потерял сон. Пришлось обратиться к врачу, тот категорически запретил ночные бдения. После этого Ландау никогда больше не занимался по ночам. По характеру он принадлежал к людям, которые исключительно серьезно относятся к собственному здоровью. Но такое отношение пришло позже. Теннис, лыжи — до всего этого он дошел не сразу, во всяком случае, в ленинградский период учения он совершенно расстроил свое здоровье.
Когда Любовь Вениаминовна приехала в командировку в Ленинград и увидела сына, она пришла в ужас: так он был худ и бледен. Занимался он прекрасно, но ей не нравилось то, что он переутомляется и вспоминает о еде, когда все магазины уже закрыты.
Вернувшись в Баку, Любовь Вениаминовна зашла к своей племяннице Софье Владимировне Зарафьян и начала рассказывать о сыне, о том, как ее тревожит, что он так не приспособлен к жизни.
— Тетя Люба, он гений, — ответила Соня.
— Я бы предпочла, чтобы у меня был не гений, а сын, — возразила Любовь Вениаминовна.
