Нина Шнирман - Счастливая девочка растет
— Проходите, пожалуйста!
Мы кричим:
— Спасибо! — И заходим внутрь.
Ой! Ой! Мы все просто остолбенели от восторга — там так красиво, такой простор, такая высота… а пол, он совершенно удивительно красивый!
— Какая прекрасная зала! — говорит Бабушка.
Мы с Ёлкой вздрагиваем, таращимся друг на друга, потом, не сговариваясь, хватаем Анку, бежим к стене, делаем вид, что разглядываем её, и хохочем.
— Почему зала́?! — хохочу я и остановиться не могу.
— Да откуда я знаю? — хохочет Ёлка.
Анка вдруг перестаёт хохотать и говорит:
— Какой красивый дворец!
И мы начинаем ходить по залу и всё разглядывать — так всё красиво и необыкновенно, это действительно настоящий прекрасный дворец! Подходим к Бабушке с пожилой женщиной, Эллочка спрашивает:
— А для чего этот зал?
— Для приёмов, танцев и театральных представлений! — гордо говорит пожилая женщина.
— Для танцев, — повторяет Ёлка задумчиво… И вдруг отбегает от нас, выпрямляется, разводит руки в стороны, как будто собирается улететь, и начинает кружиться, но она не просто кружится — я чётко чувствую ритм, который в ней звучит, и вижу по движениям: она танцует вальс.
Мы недавно по книжке все втроём — Ёлка была главной — научились танцевать вальс. Мамочка посмотрела и доучила то, что мы делали плохо. А потом сказала:
— Девочки, в вальсе особенно важна прямая спина, радость внутри вас и чувство, что с каждым витком вы взлетаете всё выше и выше!
Я хватаю Анночку — когда мы с ней танцуем, я танцую за мужчину — и говорю:
– «На сопках Маньчжурии»!
И мы поём и танцуем вальс под собственное пение. И с каждым витком мне кажется, что мы становимся легче и легче и вот-вот взлетим.
Мы опять ходим и всё разглядываем, очень долго разглядываем удивительный пол. Вдруг Ёлка меня спрашивает:
— А ты бы могла здесь жить?
Какой странный вопрос! Я думаю, думаю и говорю:
— Могла бы!
— А я бы не могла, — говорит Ёлка, — здесь такое огромное пространство, такой высокий потолок, ужасно неуютно — я бы не смогла здесь жить!
— Огромное пространство — разве плохо? — удивляюсь я.
— А помните, — говорит Анночка, — Мама рассказывала, что у неё в детской была ширма с очень красивыми китайскими рисунками? — И она ведёт нас в правый угол зала. — Вот здесь, — говорит, — можно поставить две большие ширмы — и получится наша детская.
Ёлка хмыкает, пожимает плечами и спрашивает:
— А куда ты денешь этот высоченный потолок?
— Я никуда его не буду девать, пусть остаётся, — отвечает Анночка.
Я поражаюсь: какая она иногда бывает умная, ведь ей всего шесть лет! Мы-то с Ёлкой взрослые — мне восемь, Ёлке одиннадцать.
К нам подходят Бабушка с пожилой женщиной.
— А здесь ещё есть другие комнаты? — спрашивает Анночка у женщины.
— Да! — радуется женщина. — Здесь ещё много комнат: столовые, гостиные, спальни, но они пока все заперты — даже я не могу их отпереть.
Я думаю: а где сейчас те люди, которые здесь жили, ели, спали?
— Дети, нам пора уходить! — говорит Бабушка. — Вам понравился дворец?
— Очень! — не сговариваясь, говорим мы хором пожилой женщине. — Большое спасибо!
Женщина улыбается и говорит:
— Для вас и ваших внучек дворец всегда открыт!
И мне кажется, что она уже не такая пожилая и не такая худенькая.
Мы едем домой на трамвае, я сижу с Ёлкой. Ёлка молчит-молчит, а потом вдруг говорит:
— Конечно, у нас маленькая квартира, но она очень-очень уютная!
— Что-о? — Я даже подскочила на сиденье. — У нас «маленькая квартира»?!
— А ты что считаешь? — Ёлка делает кривую голову и тонкие глаза. — Тридцать шесть квадратных метров жилой площади — это много? Ведь нас семь человек!
— Ничего не знаю про… квадратные метры, — говорю, — но у нас очень много замечательных и красивых вещей и везде можно пройти!
— А как ты пройдёшь в столовой к окну, если кто-то на рояле играет? — спрашивает Ёлка очень ехидно.
Я расстраиваюсь и сержусь — не знаю, что сказать, как ответить, потому что там действительно не пройти к окну, если кто-то играет на рояле.
— Ну ведь не обязательно к окну идти, если кто-то играет на рояле! — говорю.
— Нинуша! — Ёлка так бывает похожа на Маму, когда говорит «Нинуша». — Мы называем эту комнату столовой, а там на самом деле на двадцати квадратных метрах три комнаты — столовая, папин кабинет и родительская спальня. Да ещё рояль! Мама мне сказала, что только такой замечательный конструктор, как Папа, мог втиснуть в эту комнату столько вещей.
Я чего-то не понимаю, не знаю, что сказать, и поэтому молчу. Ёлка тоже молчит и смотрит в окно. А я думаю: сейчас приедем домой и я всё у Мамы расспрошу, как это Папа взял всё и втиснул в одну комнату, если Ёлка говорит, что это три комнаты?
Думаю о дворце: это так замечательно, что мы сможем туда ходить!
И ещё я думаю о Ёлкином странном вопросе — могла бы я там жить или нет? Я очень люблю нашу квартиру — она большая и замечательная, я бы хотела жить в ней! А дворец можно было бы оставить, как свою дачу… ну так… понарошку.
Когда Папа был маленький, у них была своя дача в Мустомяках.
Но потом она почему-то сгорела!
Папа приехал из Германии
Входит Мама и говорит торжественно: «Сюрприз!» И мы бежим в столовую. А там стол совсем к левой стенке сдвинули — на полу около рояля и Папиного стола огромная куча каких-то коробок и вещей, Папа рядом стоит и улыбается сюрпризной улыбкой. Мы все втроём бросаемся на него, он обнимает нас, а потом здоровается с Бабушкой, почему-то за руку, — потом спрошу у Мамы.
— Мышка, ты с чего начнёшь… смотреть? — спрашивает Папа у Мамы.
Мамочка быстро, но внимательно осматривает кучу и показывает на вторую коробку сверху.
— Вот с этого, — говорит.
— Начинай, — кивает Папа, и улыбка у него становится такая сюрпризная, что я уже просто терпеть не могу.
— Мама, Мамочка! — кричу я. — Открывай скорей!
Мама берёт коробку, ставит её на кресло, открывает, вынимает и говорит тихо и медленно:
— Чер-но-бур-ка!
Бабушка хлопает в ладоши, качается и говорит, по-моему, со слезами, но, может, мне кажется:
— Вавочка, милая, теперь тебе зимой будет всегда тепло!
— И красиво! — добавляет Элл очка.
Вдруг я вижу — а раньше не видела, не заметила — у самой стенки, то есть у стенного шкафа, задвинутое столом, стоит что-то большое. Я подхожу — ой, ой, ой! — это же большой, очень красивый велосипед, но немножко не похож на Папин.
