Митрополит Евлогий Георгиевский - Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной
Одно из самых светлых впечатлений осталось у меня от двукратной встречи со знаменитым примасом Бельгии — кардиналом Мерсье.
Первую встречу устроил наш священник в Брюсселе о. Петр Извольский; у него установились с кардиналом самые добрые, доверчивые отношения. Имя знаменитого кардинала было окружено общим и заслуженным почитанием. Во время нашествия германцев на Брюссель он своего поста не покинул, но, как истинно добрый пастырь, остался со своей паствой и все время держал себя с таким авторитетом и достоинством, что заслужил уважение даже у своих врагов. По окончании войны он посвятил себя подвигам любви и милосердия по отношению к жертвам войны, не только своим соотечественникам, но и ко всем, кто входил с ними в соприкосновение. Широко открыл он свое христианское сердце и несчастным русским беженцам, особенно обездоленным войною детям. Он покрыл Бельгию сетью приютов, где воспитывались дети русских эмигрантов; благодаря его содействию многие русские студенты-беженцы получили стипендии в Лувенском университете, где они могли бесплатно учиться и пользоваться полным содержанием. Все это делалось не для того, чтобы вести пропаганду; он только берег юные души от соблазнов и учил этому своих подчиненных. Естественно, по приезде в Бельгию у меня явилось желание посетить великого кардинала и поблагодарить его за все благодеяния, оказываемые нашим студентам и детям.
Бельгийский примас жил в небольшом городе Малине, около часу езды от Брюсселя. От города Малина получил свое название "малиновый звон": колокола на колокольне при резиденции кардинала на весь мир славятся своим изумительным музыкальным звоном. Кардинал встретил меня приветливо; он принял меня в комнате, обставленной с простотой и скромностью монашеской кельи, да и сам он — высокий, худой, аскетического вида старец, в смиренной рясе — не походил на величественного князя Церкви, а напоминал христианского подвижника. Чувствовалось, что эта простота прикрывает подлинное величие духа. Я сердечно поблагодарил его за заботы о наших детях, а он выразил сочувствие страждущей нашей Церкви. По русскому обычаю он угостил нас чаем. Заметив, что скромная обстановка его приемной меня удивила, он улыбнулся и пошутил: "Не правда ли, комната, где я вас принимаю, напоминает вам ту келью в монастыре, где вы сидели в заточении?" С большим интересом слушал он мою информацию о положении Русской Церкви, а также о моих скитаниях в плену вместе с другими архиереями. Глубокое, неизгладимое впечатление оставил в моей душе этот величественный старец-святитель…
Года через два, будучи в Брюсселе, я снова, также вместе с протоиереем П.Извольским, посетил кардинала Мерсье. Он очень изменился по внешности; видно было, что его светлая жизнь догорает. Однако он бодро поддерживал беседу и даже предложил мне послушать знаменитый "малиновый звон". К сожалению, время было позднее, когда по местным правилам колокольня уже заперта. Беседа велась главным образом об организации приютов и школ для бедных русских детей. И было удивительно, с каким интересом больной, изнемогающий старец входил во все обстоятельства этого дела…
Года через два, будучи в Брюсселе, я снова, также вместе с народом, служил о нем торжественную панихиду и в своей речи старался начертать его светлый образ и выяснить великое значение его христианской личности и деятельности. За эту "молитву за инославного" я получил замечание Карловацкого Синода, хоть это не помешало митрополиту Антонию поехать в католический костел в Белграде и там поставить свечу за почившего кардинала. Как будто это не была "молитва за инославного"!..
Была у меня еще одна встреча, о которой я сохранил приятное воспоминание.
Года три тому назад, на праздник Покрова, я был в Лионе и познакомился с аббатом Кутюрье, дружественно относившимся к нашему лионскому священнику. О.Кутюрье выстоял в нашей церкви всю службу, а потом за обедом мы с ним беседовали. Он предложил мне вместе с ним съездить в тот город, где когда-то подвизался кюрэ д'Арс. "Это наш преподобный Серафим Саровский…" — сказал аббат. "Вы разве слышали о нашем преподобном Серафиме?" — удивился я. "Как же его не знать!.." — ответил мой собеседник. Из нашей дальнейшей беседы выяснилось, что такие католики, как аббат Кутюрье, почитают некоторых наших святых наравне со своими. И думается мне, что преподобный Серафим или святой Франциск Ассизский и другие великие угодники Божии в своем жизненном подвиге уже осуществили идею соединения Церквей; это святые граждане единой Вселенской Церкви, в известном смысле, в высших небесных сферах, уже преодолевшие вероисповедные разделения; на высоте своих святых душ они разрушили те перегородки, о которых говорил некогда митрополит Киевский Платон… Мы съездили к кюрэ д'Арс, а потом осматривали раскопки римского цирка в Лионе; на его арене были растерзаны зверями первые христианские мученики во Франции. Раскопки восстановили все: арену, столбы, скамьи амфитеатра, даже отверстия, через которые выпускали зверей и выводили мучеников. Удивительное впечатление производит реставрированная темница, где томились Лионские мученики: святой епископ Пофин, святой епископ Ириней, мученица Бландина (показывают колонну с кольцом, к которому она была привязана за волосы) и др.
Кроме этих отдельных встреч, никаких сношений с католиками, преодолевающих взаимную отчужденность, у меня не наладилось. Трудно это было и по существу, по самому свойству и характеру католичества, всецело проникнутого духом пропаганды — стремлением подчинить себе всех инакомыслящих; трудно и потому, что я не знаю иностранных языков. А тут еще, вскоре по приезде моем в Париж, случилось одно прискорбное событие, которое сильно повлияло на наше взаимное отчуждение и еще глубже нас разъединило. Я говорю о невольном (с моей стороны) столкновении моем с аббатом Кенэ.
Протоиерей о. Николай Сахаров, ныне настоятель Александро-Невского храма в Париже, напечатал полемическую брошюрку по вопросу о том, был ли апостол Петр в Риме; в подстрочном примечании он упомянул имя епископа Шапталя в таком контексте: "пресловутый епископ Шапталь". Так как епископ Шапталь оказывал тогда благотворительную помощь русским, католики обиделись — и обрушились на меня. Аббат Кенэ в одной из французских газет напечатал злобную статью — памфлет по моему адресу: я при помощи жандармов и полиции боролся с католичеством и насильно обращал униатов в православие… На памфлет я ответил, а русская общественность, возмущенная грубым тоном статьи аббата Кенэ, заступилась за меня (Д.С.Мережковский написал горячую статью в мою защиту). Как всегда, полемика ничего не дала, но с тех пор мое имя в парижских католических кругах стало одиозным… Признаюсь, я не прилагал каких-либо усилий, чтобы рассеять неблагоприятное впечатление (ибо это было бы бесполезно), а просто, когда представлялись случаи встретиться с католической иерархией, я от этих встреч уклонялся. Так, например, была у меня встреча с монсиньором д'Эрбиньи [230], которая ни к чему не привела. Была попытка иезуита Тышкевича наладить отношения с православными: два раза он приглашал наших студентов Богословского Института в летний лагерь, но из бесед с нашей молодежью "о соединении с католиками" у него ничего не вышло, и он перестал приглашать их. В Лилле иезуиты хотели нас приветить и сдали свое помещение под наше студенческое общежитие [231], но некоторое время спустя просили нас съехать… — Наконец бенедиктинцы аббатства в Амэй (Бельгия) сорганизовались в монастырь "восточного обряда" и тоже пытались подойти к нам, но в результате несколько студентов-католиков, побывав в Амэй, перешли к нам, и тогда "русскую акцию" от бенедиктинцев отняли и передали доминиканскому центру "Истина" в Лилле (ныне этот центр в Париже), который и продолжает энергично пропагандировать так называемый "восточный обряд". "Восточный обряд" задуман с целью совращать православных в католичество. Это маленький капкан для несознательных или невежественных православных. Это реставрация старой унии в Западной России и в Галиции, когда бедный темный народ ("быдло", по понятиям XVI века) хитростью или насильно, как стадо, загоняли в унию. Впоследствии то же произошло с сирийскими христианами в Антиохийском патриархате. В массе своей народ в церковных вопросах разбирается плохо. Может быть, это грех наш, что миряне наши развитым, ясным и устойчивым церковным сознанием не обладают. Но разве можно братьям — христианам этим пользоваться? Разве можно на это свою ставку делать? Принцип прозелитизма между христианами разных Церквей не вяжется с духом Христова учения, он по духу своему слишком разнится от апостольской ревности, а под его флагом как-то фатально свивают себе гнездо хитрость, уловки, расчет, все то, что осудил Господь в своем обличении ревнителей закона — фарисеев (Мф. 23). Под видом "восточного обряда" католики прикровенно углаживают путь к католичеству. Уж лучше прямо и открыто вести пропаганду в пользу Рима, чем прибегать к такой мимикрии. Ведь не могут же они не понимать, что православие не исчерпывается обрядами! Мне довелось встретиться на Ривьере с одним миссионером — епископом "восточного обряда" (по просьбе покойной Е. М. Лопатиной, которая потом, незадолго до своей смерти, приняла католичество). "Что вы хотите? Чего вам недостает? — говорил он мне с оттенком некоторой досады. Мы до мелочей переняли ваш ритуал, а вы к нам не идете…" — "Как вы, владыка, просвещенный церковный человек, можете это говорить! Ведь Церковь не исчерпывается обрядами, а заключает в себе еще и догматические верования", — возразил я. Спорить с епископом было бесполезно…
