Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
— По службе связи, хе-хе-хе, значит!
Вот именно. Она это дело в точку понимала. Я, значит беру пустую посуду, бумажные деньги туго засовываю в горлышко и кликаю Муньку, собаку порядочного роста, хвост пушистый, ухи опущены. Кликаю я Муньку и говорю: «На, шерш сейчас же к Аверьянычу за водкой». Она, знаете, хвостом раз, два, берет посуду бутылочную за горло и на рысях несется в лавочку.
— Гори она зеленым огнем! — восторженно отзывается Саша. — И приносит водку?
А как же? На то дело она была поставлена покойным хорунжим, царство ему небесное. Она бежит к Аверьянычу в лавку. Если дверь закрыта, поцарапается; открыта — прямо к прилавку. Поставит бутылку на пол и сейчас же: гав, гав, гав! Стало быть, давай водку. Ну, Муньке, конечно, у Аверьяныча — всякое почтение и уважение. Никаких тебе задержек. Народ расступается. Умиляется народ чуть тебе не до слез, какая, значит, умная собака, друг человека. А Мунька берет бутылку за горлышко и несет ее ко мне.
— И доносила?
— А как же? Обязательно донесет. Сама же она непьющая была. Этому ее покойник не обучил. Однажды только такой случай был. Несет Мунька бутылку, а на нее вдруг пес Замятинский набрасывается.
— Как это может быть, чтобы на особу женского пола он вдруг набросился? — усумнился Саша. — Где это видано, гори оно синим огнем?
— Сам знаю, что диковинно, но было, — утвердил Алеша. — Уж я и не знаю, как. Может быть, у него с Мунькой семейные нелады были, скажем, ревность. Я этих делов не знаю, собачьих отношений. Я же вам не историк или там геолог. Очень только Замятинский пес свиреп был, и, значит, не до дамского ему было полу. Он все-таки напал, облаял Муньку. И что ж бы вы думали? Мунька бутылку осторожно на землю поставила и на пса. Отгоняет его. А бутылка стоит на дороге, как миленькая. Стоит она, родимая, сиротинушкой на дороге. А по дороге идет наш станичный казак дядя Минай. Идет он и глазам своим не верит: стоит посередь дороги беспризорная посуда с водкой. Он ажно перекрестился, не мерещится ли, мол.
— Действительно! — согласились приятели. — Этакое дело майская ночь или утопленница!..
По этому поводу выпить надо, хе-хе-хе! И что же происходит?
— Такое дело происходит. Дядя Минай глазами туды, глазами сюды, и — цап бутылочку! Цап ее да и в карман, да и ходу, ваших нету! Идет, наддает, слюни распускает. Вот, думает, Господь находку послал в постный день, в пятницу; сейчас, думает, у того вон кустика пробку вышибу и отглотну.
И только он стал к кустику подходить, как — гав, гав, гав! — цоп его Мунька за штанину. Он на нее — тю, пошла! А она опять на него, она прыгает ему на грудки, где бутылка в кармане топорщится. Прыгает, хватает, ажно визжит от ярости. С нами крестная сила, что такое? Это он потом сам мне рассказывал. Он тут, конечно, Муньку узнал. Он, если правду говорить, сразу ее узнал и всё понял, но жалко ему было с бутылкой расставаться. Ведь уже до кустика дошел, чтобы отпробовать. Пьющего человека надо понимать.
Но какая ж тут проба, когда собака за штаны хватает? Опять же ребята бегут, которые всё видели.
Тогда говорит дядя Минай моей Муньке русским языком. «Пропади, — говорит, — ты пропадом. На!» И с этими словами достает бутылку из кармана и ставит на дорогу. И Мунька, конечно, успокаивается, берет посуду за горлышко и несет домой. Вот какая у меня собака была, господа, хотите верьте, хотите нет. Рассказчик умолк. Молчали и слушатели.
Но Саша тряс бородой как-то не совсем одобрительно; однако на этот раз он воздержался от восклицания с упоминанием о всесжигающем синем огне. Посмотрели на часы — третий час ночи, до рассвета добрых полтора часа.
— Надо по этому поводу выпить, — сказал Коля, и хотя собственно повода никакого не было, но от выпивки никто не отказался. Но водка в бутылке была уже на исходе, и, стало быть, понадобилось доставать другую бутылку.
— Мало водки взяли! — забрюзжал Ворчунов, через Кашно плечо заглянув в котомку. — Третью распечатываем. Одна непочатая на целый день останется. Говорил вам, горите вы фиолетовым огнем, — берите больше. При нас Муньки нет, в город ее за водкой не отправишь…
Молотков, поскупившийся на выпивку, стал было утешать: обойдемся, мол; день, может быть, жаркий будет, — не до водки.
Но Саша, проверивший всё содержимое мешка, объявил, что и закуски мало.
В этом виноват был уже Алеша. И чтобы направить разговор в другую плоскость, он, как бы про себя, заметил:
— Между прочим, Мунька моя и мясо из лавки носила.
— Выпьем по этому поводу! — обрадовался Коля. — Выпьемте! Утро вечера мудренее: рыбки наловим, ушку сварим… Целая бутылка остается еще непочатой, не будем опережать события… Значит, Алеша, и за мясом твоя Мунька в лавку ходила?
— А как же! — ответил тот, закусывая ломтиком колбаски. — Обязательно ходила. За чем хочешь ходила в лавку. Дашь ей в зубы кошелку, в кошелку положишь деньги и записку. Мунька пойдет и принесет. Такой раз был удивительный случай. Про него наш станичный учитель Кондратий Иванович говорил, что его можно даже в хрестоматию поместить, как доказательство ума животных. Замечательный случай. Так дело было. Послал я Муньку за мясом в лавку. Деньги положил в котомку, написал Аверьянычу, чтобы выдал три фунта. Ваше здоровье, господа хорошие!
— Твое здоровье!
Выпили, закусили, и Алеша продолжал.
— Хорошо-с! Значит, Мунька бежит в лавку, аллюр три креста, кошелка в зубах. Прибегает. Гав, гав, — нате, мол, вам записку и деньги, отпустите хозяину, чего он требовает. Аверьяныч читает записку, гладит Муньку по голове и отпускает три фунта мяса, как писано. Мясо это он кладет в кошелку, обратно гладит Муньку за ее ум и дисциплину и отворяет ей дверь.
Ваших нет. Гонит Мунька до дому, и опять, заметьте, надо ей рулевать мимо Замятинского двора. А уж Замятинский пес тут как тут. Он и мясо, значит, учуял, и еще, может быть, у нет чувство ревности разыгралось. А может быть, он вообще вроде старца был и собачьих баб не мог выносить. Я этого вам не могу объяснить, потому что я никаких археологий не проходил.
— Зоологий, гори ты синим огнем! — поправил рассказчика Саша.
— Вот именно, — подтвердил тот. — Зоологий я не изучал и в собачьих чувствах не разбираюсь. Тем более что я человек холостой. Что промежду Мунькой и этим псом было, я никак вам рассказать не могу. Но только опять он, нарушая дисциплину к собачьему женскому полу, бросается на Муньку. Мунька, конечно, кошелку на землю кладет и принимает бой. И она пса от мяса гонит. А тут как назло — шасть к котомке соседский кутенок. Тяв, тяв, и к мясу. И ваших нету!
Возвращается Мунька к котомке. Глядит, нюхает. И что же она видит? Видит она полное отсутствие мяса! Тут Мунька села на задние ноги и жалобно до слез завыла. Это так ребята рассказывали. А потом как вскочит да как понесется опять к лавке Аверьяныча. Прибегает. Дверь, значит, открыта. Мунька шасть в лавку, прыг через прилавок да прямо к мясу. Схватила кусок, какой ей был под силу, и тягу. Аверьяныч только руками развел, ахнуть не успел. Ваших нету!
