Борис Соколов - Двуликий Берия
А версия о том, что Берия будто бы ввел в июне 1953 года в Москву войска МГБ с целью свершения государственного переворота, возможно, родилась из письма коменданта Московского Кремля Н. Спиридонова Маленкову от 18 июля 1953 года. Там утверждалось:
«1) В тяжелые дни для нашей столицы Москвы, когда гитлеровские войска были на подступах я Москве, неожиданно для нас — Управ. Коменданта Московского Кремля без всякого извещения, в ГУМе была сосредоточена крупная воинская часть с артиллерией.
Мы всегда во время тревог очень беспокоились за это странное законспирированное от нас соседство с Кремлем.
Впоследствии со слов других работников УКМК говорили мне, что в этих т. н. войсковых частях НКВД был какой-то сбор подозрительных людей.
Кроме того бывш. нач. хоз. упр. Совета министров СССР тов. Опарин И.Е. уже после войны как-то по телефону сказал мне о наличии в ГУМе радиостанции Берия.
Связывая теперь эти два обстоятельства, не следует ли предположить, что сосредоточение крупной войсковой части, состоящей из подозрительных людей, у Кремля готовилось для нападения на Кремль.
2) Очень странным и весьма подозрительным являются теперь отдельные случаи неожиданных, без объявления тревог, бомбежек Кремля.
Вспоминаю случаи разрушения бомбами здания ЦК КПСС, разрыв бомбы в Арсенале и третьей — в Государств. университете.
В Кремле разорвалась бомба типа реактивного снаряда нашего изготовления.
Мои попытки исследовать по осколкам тип бомбы были тогда сорваны.
3) Появление одиночки террориста Дмитриева на Лобном месте Красной площади 6-го ноября 1942 г. в день торжеств, заседания в Кремле с докладом И.В. Сталина, обстрел им правительственной машины вызывает подозрение в организации этого акта Берия и его подручных с целью напугать правительство и сорвать заседание.
4) В данное время вызывает подозрение обстоятельство направления в Германию перед войной совершенно неподготовленного к дипломатической деятельности Деканозова в качестве посла СССР.
Дипломатическая линия и линия разведки оказались в руках у Берия, чем была скрыта внезапность нападения на Вашу страну гитлеровских войск».
Спиридонов прозрачно намекает на то, что Берия также мог быть германским шпионом. Между тем размещение войск НКВД в Москве, в том числе и ГУМе, было вполне оправдано необходимостью пресечь панику, возникшую в Москве в середине октября, после уничтожения немцами основных советских сил в районе Вязьмы и Брянска. То, что сигналы воздушной тревоги раздавались после того, как самолеты люфтваффе уже сбросили бомбы, было делом обычным для 41–42 годов. Но здесь был не злой умысел, а плохая работа службы ВНОС. А насчет реактивного снаряда Спиридонов, вероятно, просто придумал. Деканозов же отправлялся в Берлин прежде всего как разведчик, а не дипломат. И, в конце концов, можно было с тем же основанием задать вопрос, почему знающего иностранные языки и имеющего немалый дипломатический опыт Литвинова во главе НКИД сменил Молотов, не знавший ни одного иностранного языка и не имеющий представления о дипломатии.
А террорист-одиночка Савелий Тимофеевич Дмитриев, ефрейтор 1-го зенитного полка, 6 ноября 1942 года на Лобном месте при выезде из Кремля обстрелял из винтовки «паккард», в котором находился член Политбюро Анастас Микоян, и был схвачен охраной. Из трехлинейки мудрено было поразить бронированный «паккард», так что Микоян и его спутники не пострадали. Дмитриев происходил из семьи старообрядцев и мстил за репрессированных родителей. Никаких его связей с немецкой разведкой выявлено не было. Это был типичный террорист-одиночка, надеявшийся убить либо Сталина, либо кого-нибудь из вождей помельче. Все обстоятельства покушения были установлены очень быстро, Тем не менее расстреляли Дмитриева только через 8 лет, в 1950 году. Вероятно, Сталин допускал возможность пристегнуть его к какому-нибудь политическому процессу, чтобы обвинения в терроризме против каких-нибудь известных подсудимых можно было подкрепить конкретным фактом покушения, но в конце концов отказался от этого.
Арестованные бывшие сотрудники Берии на следствии стремились всячески топить своего шефа, чтобы спасти собственную шкуру. Так, Павел Афанасьевич Шария на допросе 2 июля 1953 года показал: «Работая в Грузии на научно-преподавательской работе, я в феврале 1952 года был арестован органами МГБ как участник так называемой мингрельской националистической группировки и находился под стражей до марта 1953 года.
В марте 1953 года дело по обвинению меня было прекращено, меня освободили из тюрьмы и назначали помощником Берия.
В процессе работы в качестве помощника Берия на основе отдельных его высказываний, в которых я мог усмотреть выпячивание им собственной роли в решении важных государственных вопросов, а также на основе нередких его замечаний в отношении отдельных руководителей правительства у меня стало складываться мнение, что Берия страдает бонапартистскими, диктаторскими замашками.
Учитывая при этом, что Берия занимает пост Министра внутренних дел СССР, для меня стала вырисовываться явная опасность для партии и государства этих его бонапартистских, диктаторских замашек.
Конкретно эти проявления у Берия выражались в стремлении вносить свои поправки почти во все проекты решений правительства, поступавших из других ведомств, в разнообразных попытках создания себе особой популярности, а также в несколько пренебрежительном тоне его критических замечаний в адрес других руководителей Коммунистической партии и Правительства (как будто всем этим не занимались другие члены Президиума ЦК! — Б.С.).
Подобного рода высказывания мне приходилось слышать от Берия несколько раз в присутствии то ЛЮДВИГОВА, то ОРДЫНЦЕВА, либо обоих вместе.
Кроме того, я замечал выход за пределы своих функций со стороны Берия. Я имею в виду такие факты, как непосредственный вызов к себе в МВД СССР секретаря ЦК Компартии Литвы СНЕЧКУСА и Председателя Совета Министров Литвы, а также вызов к себе в Совет Министров секретаря ЦК Компартии Эстонии КЕБИНА.
Берия в нашем присутствии позволял себе резкую критику Сталина, причем из его высказываний у меня создалось мнение, что он мнит себя преемником Сталина.
Из всего этого у меня, еще раз повторяю, складывалось твердое мнение, что настроения Берия представляют опасность для нашей страны».
А бывший начальник секретариата МВД Борис Александрович Людвигов на допросе вспомнил, что «Берия не считал орден Ленина высшим орденом в стране. Он предлагал учредить новый орден, более высший, чем орден Ленина, а именно «Орден Народной славы», с невиданными доселе преимуществами для награжденных этим орденом, в частности, выплата при вручении ордена 300 тысяч рублей и выделение дачи. Считая, что орден Ленина был и должен быть высшим орденом в стране, полагаю: предложение Берия явно политически неправильное и вредное, так как оно ведет к принижению значения ордена Ленина, признанного партией и народом в качестве высшей орденской награды. Такое решение Берия, если бы оно было принято, не поняли бы ни партия, ни народ никак иначе, как принижение роли и значения Великого Ленина. Благодаря моему и Шария настоянию пункт о прекращении награждать орденом Ленина работников науки и искусства из записки был вычеркнут. Что касается предложения об ордене «Народная Слава», при последнем обсуждении проекта записки у Берия, на котором я не присутствовал, это предложение было в записке оставлено. Дальнейшая судьба этого проекта мне неизвестна. Должен находиться в Секретариате Совета Министров, о нем знает Ордынцев.
