Иван Майский - Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)
Появлению Сикорского в кабинете Кадогана предшествовала (об этом мне рассказывали свидетели) еще более странная сцена. Генерал прибыл в Форин оффис на двух громадных машинах. В первой сидел он сам и Залесский, во второй — его адъютанты в военной форме. Адъютанты стремительно вбежали в здание Форин офисе и затем понеслись по коридорам, расталкивая встречных и громко выкрикивая:
— Генерал идет! Генерал идет!
А за адъютантами величественно следовал Сикорский в сопровождении Залесского.
Кадоган представил нас друг другу и ушел. Мы втроем сели за стоявший в кабинете стол и начали разговор. От имени Советского правительства я предложил Сикорскому и Залесскому заключить пакт военной взаимопомощи против гитлеровской Германии и при этом добавил, что СССР в дальнейшем обязуется содействовать восстановлению польского государства в его национальных границах.
Сикорский и Залесский встретили мои слова без большого энтузиазма, и Залесский сразу же спросил, как надо понимать формулировку «польское государство в его национальных границах».
Я разъяснил, что по нашему представлению, будущее польское государство должно состоять только из поляков и охватывать те территории, которые населены поляками.
На лицах моих партнеров появилось угрюмое выражение. Потом Залесский взял слово и прочитал длинную лекцию на тему о том, что в Польше накануне гитлеровского нападения имелись только поляки и что поэтому будущее польское государство должно совпадать с польским государством в границах 1939 г. В подтверждение своего тезиса Залесский стал серо и нудно цитировать цифры из переписей, производившихся в довоенной Польше, причем у него выходило как-то так, что ни украинцев, ни белорусов в этой Польше почти не было и что единственным национальным меньшинством («Если это вообще можно считать национальным меньшинством!» — подняв палец, прибавил Залесский) в Польской республике являлось только полмиллиона евреев. Министр иностранных дел хотел продолжать свои рассуждения на ту же тему, но тут я не выдержал и, перебив его, сказал:
— Господин министр иностранных дел, в молодости я сам был статистиком и хорошо знаком со всеми теми статистическим трюками, которые царское правительство часто использовало для доказательства недоказуемого… Поэтому не будем больше говорить о статистике!.. У Советского правительства имеются свои собственные, достаточно обоснованные представления о национальном составе населения предвоенной Польши, и я от его имени хочу еще раз повторить, что оно готово содействовать созданию польского государства в его национальных границах, — я особо подчеркнул последние слова, — это основной принцип. Если вы не хотите принять такой принцип, тогда… Тогда, думаю, но стоит и начинать переговоров.
Мой намек, видимо, возымел свое действие, потому что теперь вмешался Сикорский и уже в более примирительном тоне стал говорить о необходимости внимательно продумать все вопросы, связанные с заключением пакта взаимопомощи.
Здесь нет надобности подробно излагать ход дальнейших переговоров, которые заняли много времени и потребовали большой затраты нервов. Скажу лишь, что это были очень трудные переговоры и что несколько раз они находились на грани разрыва. Однако настойчивость и гибкость, проявленные Советским правительством, в конечном счете преодолели все препятствия, и 30 июля 1941 г. пакт был подписан мной и Сикорским.
Самым сложным оказался вопрос о границах будущего польского государства. Хотя Сикорский, казалось, представлял собой несколько иную разновидность польской военщины, чем пресловутые «полковники», которые довели предвоенную Польшу до гибели, в нем и его окружении все-таки был достаточно силен агрессивно-империалистический дух. Ему не хватало политического реализма, и «романтика» старых шляхетских традиций крепко держала его в своих руках. После долгих споров и острой полемики в конце концов было решено в пакте вообще не касаться вопроса о будущих границах польского государства.
Далее пактом было определено, что между СССР и Польшей восстанавливаются дипломатические отношения, что обе стороны в ходе войны оказывают друг другу всякого рода помощь и поддержку и что Советское правительство дает свое согласие на создание польской армии в пределах СССР. Кроме того, в особом протоколе предусматривалось, что Советское правительство «предоставит амнистию всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключении на советской территории в качестве ли военнопленных или на других достаточных основаниях»[187].
Подписание пакта произошло в весьма торжественной обстановке, о чем позаботились англичане. Иден с самого начала придавал примирению между СССР и Польшей большое значение, внимательно следил за ходом переговоров, в критические моменты приходил за кулисами на помощь и теперь, когда это дипломатическое предприятие увенчалось успехом, хотел создать около него возможно больше благоприятного для союзников шума. Это объяснялось, с одной стороны, важностью укрепления внутреннего единства среди союзников, а с другой стороны, желанием пошире разрекламировать Сикорского, с которым, как уже упоминалось, британское правительство связывало далеко идущие планы.
Самая процедура подписания состоялась в Форин оффис, в кабинете Идена. Кроме Идена присутствовал Черчилль. Было много журналистов, фотографов, кинорепортеров. Повсюду глаза слепили «юпитеры». Сикорский и я обменялись речами. Потом нам жали руки руководители британского государства. Потом мы благодарили их за оказанное содействие. А потом — на другой день английская пресса сделала из заключения советско-польского акта центральную «сенсацию» момента. Я не возражал против действий англичан: летом 1941 г. советско-польский пакт имел большое положительное значение, и этот факт важно было донести до сознания самых широких кругов как среди союзников, так и среди врагов.
Гарри Гопкинс летит в Москву
Первое послание Сталина Черчиллю пришло из Москвы 19 июля 1941 г. Вторая мировая война внесла важное, нововведение в традиционный дипломатический обиход. До того главы правительств сносились друг с другом, как принято было выражаться, «через нормальные дипломатические каналы», т.е. через министров иностранных дел и послов. Непосредственные обращения глав правительств друг к другу были чрезвычайно редки и носили по большей части торжественно-этикетный характер — по случаю каких-либо поздравлений, соболезнований и т.п. Теперь положение изменилось. Главы правительств стали в обход обычных дипломатических инстанций обмениваться прямыми посланиями по самым важным и животрепещущим вопросам. Черчилль как-то сказал мне:
