Тамара Катаева - Анти-Ахматова
«Лекции» подозрительно коротки. Писались, очевидно, для чтения на Ассамблее ООН.
В ее автобиографической прозе практически ничего, о чем человек пишет на склоне лет, никаких жизненных наблюдений — а только: что печаталось, тиражи, уничтожения, восторги и пр.
Георгий Иванов не мог не знать, что мои книги в НЭП расходились очень быстро (15 тысяч у Алянского), что тогда появилась работа (книга) Эйхенбаума о моей поэзии, огромная статья Виноградова, главы в книгах Чулкова, Айхенвальда и т. д. Чуковский читал доклад «Две России». О выступлениях я уже говорила. Ими занимались формалисты, о чем могут засвидетельствовать Виноградов и Жирмунский.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 87
Это перебирается в разных вариациях до десяти раз, все с более горькими восклицаниями и пафосом.
Эти бедные стихи пустейшей девочки почему-то перепечатываются тринадцатый раз (если я видела все контрафакционные издания). Сама девочка не предрекала им такой судьбы и прятала под диванные подушки номера журналов, где они были напечатаны.
Анна АХМАТОВА. Автобиографическая проза. Стр. 226
Было легкое изумление но поводу того, что Ахматова еще в прошлом году наполнила какими-то девушками московскую залу Консерватории.
Анна АХМАТОВА. Автобиографическая проза. Стр. 237
«Четки» вышли в марте 1914-го. В июне 1963-го она пишет:
«Тираж 1100 экземпляров. Разошлось меньше, чем в год». Набрасывая план этого же письма, пунктом 3 она считает необходимым: «Показать контрафакцию 1919 года». Контрафакция — это то, что не давали сделать Толстому — напечатать — и пусть читают все, кто хочет. Господь ему дал дар, надиктовал — не ему, графу, с этого деньги собирать.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 212
Это странный жанр — это и есть большая часть ее «прозы» — она описывает судьбы своих книг. Пишет в эпической форме, часто в третьем лице, тщательно вспоминает все хвалебные отзывы, очень много приводит легенд — как вставали, как изумлялись, как не арестовывали… Теперь она продается от 100 до 150 рублей. Для чего это могло писаться? Ведь не напечатают же такое. Это типичное толстовское «трогаясь до слез воображаемым разговором». Тщательно воспроизводит комплименты:
На банкете для избранных в честь только что выпущенных из Шлиссельбурга народовольцев.
Одних хозяйка отпускала, других просила остаться. Я сидела с Л. Каннегисером против Германа Лопатина. Потом часто с ужасом (уверена, что БЕЗ ужаса. Ужас и тщеславие — это не то, что можно спутать, просто одно из этих слов приличнее произнести вслух) вспоминала, как Л. Каннегисер сказал мне: «Если бы мне дали «Четки», я бы согласился провести столько времени в тюрьме, сколько наш визави».
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 205
Чтобы вспоминать с ужасом, надо поверить. Она поверила? Я не поверю ни за что — что он сказал это для чего-то иного, кроме комплимента (если сказал). Она же — «потом часто вспоминает с ужасом».
Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. С «Четками» этого не случилось.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 205
Неужели она до такой степени не верила, что найдется еще хоть кто-то, чтобы написать такие строки вместо нее — что с «Четками» «этого» не случилось — они не потонули в мировых событиях?
Все-таки это не авторское дело.
A propos: с беднягой Пушкиным, как мы помним, случилось бы меньше через десяток лет.
В нескольких десятках хвалебных рецензий… «Четки» сыграли совсем особую роль в истории русской поэзии.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 203
В Союзе писателей открылась выставка книг, портретов, автографов. Руководит выставкой Федин, а фактически — Э. Голлербах и Заволокин. Поэтому хамства не избежать. Так, Голлербах выставил какие-то ее материалы без се ведома, под ее портретом повесил свой.
П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Т. 2. Стр. 189
Пусть некто Голлербах не бог весть какой деятель, да зато и повесить свой портрет под ахматовским — тоже не самое страшное, что бывает на этом свете.
Она попросила листочек бумаги и выписала библиографическую ссылку на какую-то статью, где Гумилев пишет: «Ахматова захватила всю сферу женских чувств, и все поэтессы должны пройти ею». «Да тут сокровища!» — повторила Анна Андреевна.
Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 304
Вячеслав Иванов. О том, как он tête-a-tête плакал над стихами, потом выходил в «салон» и там ругал довольно едко, я так часто и давно рассказываю, что скучно записывать.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 133
Это вообще к размышлениям о том, что это за «пластинки» в жизни литератора. Не проще ли один раз записать, сделать достоянием читающей публики, вне зависимости от того, ходит ли она к Ардовым пить водочку или нет, и разговаривать уже о чем-то другом? Разве не жалко терять время на пересказывание пластинок?
Чтобы плакать над стихами Ахматовой, нужно особое устройство слезных желез, некоторое недержание (хотя, ее послушать, плакали бесперебойно). Я, например, не плакала.
Замечание, что Гумилеву разонравились мои стихи, вызывает некоторое недоумение.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 136
А у меня вызывает желание процитировать Чехова с пародией на тон журнальных полемик в «Черном монахе» (в этом рассказе — агрономических) «по адресу ученого невежества наших патентованных гг. садоводов, наблюдающих природу с высоты своих кафедр…»…. «вызывает некоторое недоумение»…
У Масо или не было моих книг, или он не удосужился их перечитать.
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 127
Может быть, он, по своему недоумству, считал, что раз он удосужился их просто прочитать — этого достаточно.
«Ты научила меня верить в Бога и любить Россию».
Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 128
Так якобы ей говорил Гумилев, и она ему верила. За эти слова или за свою возможность беспрепятственно приписать их ему она создает мифический образ Гумилева как главного поэта России. «Я научила Пушкина верить в Бога и любить Россию». Звучит, правда? Поэтому разве стоит удивляться ее ненависти к людям, считающим Гумилева весьма посредственным поэтом. Бродский это знал. Говорит — что щадил ее чувства. Мое твердое убеждение — не хотел связываться.
