Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
Александр Петрович еще спрашивал моего мнения насчет места, пожертвованного для постройки Церкви в Нагасаки евреем Гинцбургом: «Можно ли принять это пожертвование? Некоторые находят неприличным; и ему, Извольскому, сделано указание из Петербурга спросить мнения о сем местной духовной власти». Я ответил без всякого колебания, что принять можно и должно, совершенно так же, как мы здесь в Соборе ежедневно принимаем пожертвования язычников, посещающих Собор и бросающих в нем деньги, совершенно так же, как граф Путятин, когда–то, собирая в Петербурге на постройку Миссийского дома, в котором наверху и Крестовая Церковь есть, вытребовал и от еврея Штиглица пять тысяч рублей. Почем мы знаем, быть может, Гинцбург со временем сделается христианином, и это его усердие есть первый шаг к обращению; не было ли бы жестокостью и грехом обидеть его отказом принять его приношение?
16/29 сентября 1901. Воскресенье.
До Литургии крещены три девицы и два младенца, одна из девиц научена вере Стефаном Доде, который сделался и крестным отцом ее, и, видимо, счастлив этим первым плодом своего благочестивого усердия.
С двух часов ездил отдать визит Извольскому и Гирсу; последнего встретил по дороге на пути его в Никко. Александр Петрович показал мне Коронационный Альбом, о котором он спрашивал в Петербурге, может ли он передать его в Духовную Миссию. Одно из лиц, которым, по распоряжению Государя Императора, присланы были Альбомы, померло, и экземпляр остался свободным, но без доклада Государю распорядиться им нельзя. Альбом — великолепнейшее издание, с рисунками, где лица — точные портреты участвовавших в Коронации.
17/30 сентября 1901. Понедельник.
Миссионер–священник Феодор Барков, из Ново—Киевска, Приморской области, прислал прошение о принятии его на службу в здешнюю Миссию — доктора советуют ему для здоровья. Отвечено отказом.
«Здесь нужны миссионеры с полным семинарским и академическим образованием, молодые и совершенно здоровые». (А он — из второго класса Семинарии и был только на миссионерском отделении в Казанской Академии).
Иосиф Окада, что из католиков и недавно оставил катихизаторскую школу по неспособности учиться за болезнью, извещает, что он вернулся в католичество. Так! Служил первоначально бонзой, потом шесть лет пробыл протестантом, затем десять лет католиком, да вот почти два года числился православным — теперь опять католиком, вероятно, под давлением жены и ее родных и патеров, а также и потому, что некуда больше перейти, новых вер больше нет в Японии. Во всяком случае вперед урок нам: не допускать легко к нам из других христианских обществ, а, по крайней мере, года два держать их под искусом, чтобы в точности распознавать пройдох и заграждать им вход.
18 сентября/1 октября 1901. Вторник.
В Церкви Коодзимаци, в воскресенье, крестился известный писатель Язаки, с литературным именем Саганоя. Очень аскетически настроенный — много молится и находит в этом большое утешение; сокрушается о своих грехах, хотя особенных не имеет. Дай Бог ему! Если он долго удержится в этом настроении, то можно отправить его на Афон или в один из русских хороших монастырей, чтобы он, изучивши монашество, сделался насадителем его в своем отечестве.
О. Симеон Юкава с Формозы извещает, что посещает там обретающихся христиан, благополучно путешествуя и отыскивая их.
19 сентября/2 октября 1901. Среда.
Катихизатор в Фукуока, Стефан Мацуока, путешествуя ежемесячно в Куруме, чрез то не имеет никакого успеха по проповеди ни там, ни у себя в Фукуока. Потому написано к нему, чтобы не развлекался больше этими поездками, а сосредоточился для дела в Фукуока; к о. Петру Кавано в то же время написано, чтобы он посещал Куруме сам, для остающихся там христиан; на успех же проповеди в этом городе нельзя надеяться, пока не поселится там катихизатор.
Посетил в госпитале Сато семинариста Пимена Усуи. Жалость смотреть на доброго во всех отношениях юношу, страдающего неповинно: нога увязана в лубках, и до того больно ему от нее, что он почти пошевелиться не может; питает его сиделка из рук; и болезнь приключилась вдруг, без всякой видимой причины; это значит — пагубное наследство от какого–нибудь недальнего предка хранилось доселе скрытым в его организме — быть может, от деда, который долго лежал в параличе.
Так–то дорого обходится дурное поведение человеку и для него самого, и для происходящих потом от него, для которых он невольно делается жестоким, безжалостным прародителем!
20 сентября/3 октября 1901. Четверг.
Однако Петр Хисимото, ныне уже бывший катихизатор в Нагаока, совсем не такой невинный, как я о нем думал, напротив — очень не безвинный. О. Игнатий Като сегодня прислал огромный пакет дела о нем. В своем письме о. Игнатий извещает, что никак не мог убедить Хисимото остаться на службе Церкви, и прибавляет, что «у него есть на уме что–то другое, на что он решился». К письму приложено много документов, рисующих отношение Хисимото к местным христианам, как то: письма христиан к о. Игнатию с жалобами на Хисимото, письма сего последнего и прочее. Из всего явствует, что Хисимото, действительно, невыносим был для христиан своею грубостью, деспотическими приемами и в то же время полною бездеятельностию по проповеднической части. Не раз упоминают они, что «только с внешними он водит дружбу и передает им все, что делается в Церкви». Ко всему этому я уже имею ключ в полученном дня три тому назад письме конгрегационалистского миссионера в Ниигата, Mr. Newell’a. Он принимает такое сердечное участие в положении господина Хисимото, этого прекраснейшего человека и катихизатора, и вместе в положении нашей Церкви в Нагаока! Путешествуя по тем местам, он входит в дружеские сношения со всеми проповедниками, и католическими, и протестантскими, и православными, и всем равно старается быть полезным в их служении. Так он подружился и с Хисимото и заметил уже давно, что он тяготится своими отношениями к христианам и своею службою вообще, и всегда старался уговаривать его продолжать свою катихизаторскую службу; «наконец Хисимото не выдержал своих трудностей и подал в отставку, и даже оставляет вашу Церковь и хочет перейти к нам; я всячески удерживал его от сего шага, представлял ему, как ему мучительно будет порвать свои связи с доселешними его друзьями по религии, но все тщетно», и он, Newell, чрезвычайно об этом сожалеет, и вот пишет мне. Все это так комично; просто стащил человека и хочет замести следы. Но пусть пользуется плодами своего лисьего обычая. У Хисимото, значит, иссякло всякое религиозное чувство в душе, коли он переходит к Невелю потому только, что он американец, так как нельзя же предполагать, чтобы он действительно предпочел это убогое конгрегацианство православной вере. И убеждать такого человека — лишний труд. Тут опять приходится только пожалеть, что нет миссионера, который бы путешествовал по Церквам и смотрел за катихизаторами. Ведь не вдруг Newell развратил Хисимото, а постепенно, и началось, вероятно, очень давно; там же был священник, о. Андрей Метоки, и вот ничего не видел, а может, и видел, но «какое мне дело, мол!» Эх, горе–священнички!
