Валентин Осипов - Шолохов
Подытожил: «Ко мне идут жалобы со всех концов страны».
Однако на трибуну с этим не пошел. По дороге домой оправдывался:
— Надо знать, где и что говорить. Критиковать за глаза — не в моей манере. Это не съезд партии. Выскажу все это наболевшее Брежневу.
Жизнь полнилась не только кипением политических страстей. В июле московский художник Борис Щербаков вознамерился показать Шолохову свои вёшенские пейзажи. Начитался Шолохова и влюбился в эти места. Вёшенец, не очень-то настроенный на просмотр, взглянул на одну картину, другую и в конце благодарственно пожал руку и неожиданно сказал: «Впервые глазами художника я увидел свою донскую природу…» Художник было принялся что-то комментировать, но писатель прервал: «Ты все уже сказал, когда показал свои десять картин».
…Ему подарили чучело головы сохатого с огромно-размашистыми рогами-лопастями. Кто-то спросил: «Ваша добыча?» Ответил: «Нет. Не мог бы завалить такого большого, красивого… Это уже не охота, а… вроде как в корову выстрелить».
Совет Брежнева и исповедь Шукшина
1974-й. Год-то как начинался — 11 января золотая свадьба. Юбиляры-«молодожены» решили отпраздновать ее почему-то в Москве, на своей московской квартире. Шолохов по своим депутатским делам зашел в ЦК и вдруг случился разговор:
— Что же это вы, Михаил Александрович, Леонида Ильича Брежнева не пригласите?
— Хотели семейно отметить…
— Леонид Ильич о юбилее знает и ждет приглашения. Позвоните — он сейчас дома.
Пришлось звонить. Прелюбопытный состоялся разговор:
— Алло! Дорогой полковник, здравствуй! Не в худой час Шолохов…
— Слышу и знаю, что ты меня иначе и не называешь.
— Для кого ты генерал и генсек, а для меня дороже полковника нет…
— Ну, что же молчишь, приглашать на свадьбу будешь?
— У меня в квартире стол вроде того фронтового…
— Много гостей будет?
— Своих человек шестнадцать, а всего, видимо, двадцать пять.
— Берите зал. Управление делами ЦК поможет. Там лучше будет. Там искусные повара, официанты, все обойдется без домашних забот.
— Тронут вниманием. И прошу принять приглашение ко мне с супругой.
— Кого еще пригласишь?
— Своих и из вашего аппарата думаю человек шесть… Косыгина с домочадцами.
— Компания подходящая. Приглашение принимаю. Но тебе говорили, что я под эгидой врачей? Попробую их уговорить.
Шолохов тут же к Марии Петровне:
— Дело принимает глобальный размах!
Брежнев не приехал. Вместо него прибыли гонцы с цветами, папкой с приветствием и с подарками: ему — золотые часы с цепочкой, а Марии Петровне — с золотым браслетом. Шолохов сетовал: «Я из-за него не всех пригласил». И тут же уточнил: «Он нас бы сковывал…»
…Давний побратим по двум фильмам Сергей Бондарчук взялся экранизировать «Они сражались за родину» — давняя мечта.
Для этого истинно гвардейскую роту призвал в свои ряды — лучшие артисты того времени: Вячеслав Тихонов, Юрий Никулин, Василий Шукшин… Даже на эпизодические роли дали согласие знаменитости — Ангелина Степанова (Шолохов помнил ее супругой Фадеева), Иван Лапиков, Нонна Мордюкова, Лидия Федосеева, Николай Губенко, Георгий Бурков, Иннокентий Смоктуновский (он так увлекся Шолоховым, что спустя годы прочитал по радио всю «Поднятую целину»). Сочинять музыку к фильму взялся совсем молодой композитор Вячеслав Овчинников — Бондарчук рассказывал: «Я давно поверил в него. Он симфонист и тонко чувствует литературную эпику. Мы с ним работали над фильмами „Война и мир“ и „Степью“ Чехова». Шолохов недоумевал, почему был приглашен клоун-циркач Никулин. Но успокоился, когда узнал, что тот уже попробовал себя в драматической роли. Еще выделил, что медсестрой в фильме стала школьница.
Шолохов доверял Бондарчуку. Подарил ему «Тихий Дон» с драгоценным посвящением: «Всеобъемлющему Бондарчуку. Сереже дай Боже…»
В мае кинодесант высадился на Дону. Жили на теплоходе «Дунай» — до осени. Рядом станица Клетская. И степь, степь… Режиссер, настраивая себя и оператора, читал из романа: «Солнце по-прежнему нещадно калило землю. Горький запах вянущей полыни будил неосознанную грусть…» Рылись для съемок окопчики… Станичники не сразу привыкали к взрывам… Ревели «всамделишные» танки…
Шолохов напросился приехать на «театр кино-военных действий» — посмотреть на съемки. Насмотрелся и в предчувствии предстоящих сложностей — цензурных! — заявил:
— Вас там могут сбивать разного рода консультанты, особенно военные. Будут «окультуривать». Не поддавайтесь. Если уж кто будет давить на вас, разрешаю обращаться — звонком, письмом, а то приезжайте. Помогу.
Выделил Шукшина — ведь коллега-писатель и уже прочно увлек страну своими истинно русскими рассказами и повестями. Знал и то, что для него это далеко не первый фильм, и то, что талантлив не только как актер. В титрах отличных фильмов уже не раз значился как сценарист и режиссер.
Кто-то из киношников запечатлел на пленке, как писатель и артист расцеловались.
Через месяц Бондарчук убедился, что нужна новая встреча с писателем для творческой подзарядки его самого и заглавных артистов.
Пришли в восемь утра. Шолохов увидел Никулина и даже хмыкнул — артист пожаловал в киношной гимнастерке. И тут же доказал, что нет ему равных как анекдотчику. Шолохов потом вспоминал о нем: «Веселый мужик, общительный».
Режиссер давай показывать фотографии со съемок.
Писатель, однако, о другом:
— В фильме должно быть поменьше разговоров. Больше действий. И таких, чтобы они заставляли зрителя почувствовать, понять величайшую народную трагедию. Вместе с тем вселять полную уверенность, что советского солдата, народ никому никогда не победить. Тяжкая картина отступления, но вместе с тем победа.
Убеждал:
— Недостаточно одного правдивого показа войны… Идея, ради которой сражались. Воюют не просто народы, армии, солдаты и генералы. Сражаются идеи…
И тут же вопрос: сумеют ли артисты донести горькую правду до зрителя?
Бондарчук ответил:
— Сумеют. Вживаются в героев глубоко и проникновенно.
Еще реплика: «Не допустите фальши!»
Еще пожелание: «Солдат в окопе — так крупным планом. Со всеми деталями фронтового быта… Вот что нужно…»
О Бондарчуке в роли Звягинцева высказался: «Подходит».
Пришел час обеда. Шукшин присоседился к хозяину. У всех отличное настроение — вроде бы почувствовали себя побратимами. И пошли всеобщие разговоры. Только Шукшин молчал. Это все потом отмечали. И ни разу не потянулся к рюмке — не соблазнился ни французским коньяком, ни домашней малиновой настойкой.
