Юрий Фельштинский - Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932
Историческая роль левой оппозиции
В одном из предшествующих писем высказана была та мысль, что в известных исторических условиях пролетариат может победить и под левоцентристским руководством. Некоторые товарищи, как мне сообщают, склонны истолковывать эту мысль в духе преуменьшения роли левой оппозиции и смягчения ошибок и пороков бюрократического централизма. Незачем говорить, насколько такое толкование далеко от меня.
Партийная стратегия является крайне важным элементом пролетарской революции. Но это все же не единственный фактор. При исключительно благоприятном соотношении сил пролетариат может оказаться у власти даже и при немарксистском руководстве.
Так, напр[имер], было в Парижской коммуне, а в более близкое к нам время — в Венгрии[804]. Глубина разложения вражеского лагеря, его политическая деморализация, ничтожество его вождей могут на известное время обеспечить пролетариату решающий перевес даже при слабости его собственного руководства.
Но, во-первых, столь «счастливое» стечение обстоятельств ничем не гарантировано; оно представляет скорее исключение, чем правило. Во-вторых, одержанная в таких условиях победа остается, как показывают те же два примера, Париж и Венгрия, крайне неустойчивой. Ослаблять борьбу со сталинизмом на том основании, что при известных условиях даже и сталинское руководство может оказаться бессильным помешать победе пролетариата (как руководство Тельмана не смогло помешать росту коммунистических избирателей), — значило бы опрокидывать на голову все элементы марксистской политики.
Теоретическую возможность победы при центристском руководстве надо к тому же понимать не механически, а диалектически. Не только официальная партия в целом, но даже и ее аппарат не есть нечто неподвижное и неизменное. Если бы первоначальная позиция Неймана[805]—Реммеле[806]—Тельмана «сначала фашисты, а потом мы» сохранила и дальше свою силу, то весьма возможно, что фашисты сегодня уже стояли бы у власти. Как ни слабо развернулось в дальнейшем сопротивление компартии, но оно создало перспективу гражданской войны, испугало крупную буржуазию и вынудило Гитлера перейти на «конституционный» путь, который явно ослабил его. Между тем совершенно бесспорно, что в перемене позиции партии левая оппозиция сыграла решающую роль уже одним тем, что резко и отчетливо поставила перед рабочим классом проблему фашизма. Менять этот курс, приспособляться к предрассудкам сталинцев, вместо того чтобы апеллировать к рассудку коммунистов, значило бы подражать отчаявшимся центристам из САП, которые от Розенфельда перебегают к Тельману, чтобы затем, с обожженными пальцами, перебежать еще куда-нибудь…
Если сказанное правильно в отношении Германии, где исключительный напор обстоятельств временно преодолевает пораженческую политику сталинцев, что же сказать о таких странах, где официальная компартия находится в состоянии непрерывного упадка, как Франция или Великобритания (британская компартия за 10 месяцев спустилась с 15 000 до 3000 платящих членов)?
Мы все согласны в том, что противопоставлять существующей партии авантюристский лозунг второй партии, навязываемый нам сталинской бюрократией, — значит баррикадировать самим себе дорогу к коммунистическим рабочим. Но смазывать разногласия с центризмом во имя облегчения «единства» значило бы не только совершать политическое самоубийство, но и прикрывать, усиливать, питать все отрицательные черты бюрократического центризма, помогая тем самым реакционным тенденциям в его среде против революционных тенденций.
Если последние годы что обнаружили, так это принципиальную правоту левой оппозиции, ее жизнеспособность, ее право на большую историческую роль. Случайное, неподготовленное совещание в Копенгагене показало, что кадры оппозиции вполне сознают свою миссию и ясно видят свой путь. Можно твердо надеяться на то, что совещание даст серьезный толчок дальнейшему развитию всех секций.
Г. Гуров
P. S. Наша греческая секция не могла за дальностью расстояния принять участие в совещании. Но в пути следования некоторые товарищи успели повидаться со значительным числом афинских большевиков-ленинцев и вынесли очень благоприятное впечатление. Достаточно сказать, что греческая организация поставила своей задачей в ближайшее время превратить свою газету Pali ton Taxeon[807] в ежедневную. Как далеки еще от этого, к сожалению, другие секции!
По тем же причинам: дальность расстояния, а для некоторых также материальные и полицейские затруднения — на совещании не присутствовали представители американской Лиги, чехословацкой секции, болгарской, швейцарской, польских оппозиционеров и других групп.
Созыв действительной конференции, представляющей все секции Интернациональной левой оппозиции, остается, таким образом, делом будущего.
Г. Г[уров]
16 декабря 1932 г.
Меморандум
1. Я не сомневаюсь, что испанская фальсификация, так называемая «Жизнь Ленина», на русском языке никогда не появлялась. Если бы существовало на свете три экземпляра, один должен был бы дойти до меня. Русская эмигрантская печать, несомненно, писала бы о такой сенсации. На самом деле за пределами Испании никто об этой книге ничего не знает. Ее не существует на свете. Она никогда и нигде не печаталась. Фальсификаторы подделали только титульный лист.
2. Этот единственный лист является сам по себе убийственной уликой против фальсификаторов:
а) в небольшом тексте заглавия две грубейшие ошибки против русской орфографии как старой, так и новой. Первое слово «Жизнь» напечатано как «Жизн» без мягкого знака. Фальсификаторы слышали, очевидно, что советская власть отменила «твердый знак», и решили по этому поводу отменить «мягкий знак». Это безграмотно: мягкий знак играет большую роль в произношении. Такая же точно ошибка сделана и в последнем слове «Константинопол».
Если бы книга печаталась на русском языке, всякий наборщик любой русской типографии непременно указал бы на безграмотность заголовка.
б) Я никогда не ставил на своих книгах своего имени-отчества. Этого вообще никто не делает. Это противоречит всем литературным нравам, особенно революционным.
в) Я никогда не ставил своей гражданской фамилии «Бронштейн» ни на одной из своих книг или статей. За последние 30 лет я подписывался не иначе, как Троцкий.
Чтобы показать, очевидно, свою осведомленность, фальсификаторы нагромоздили на титульный лист все свои познания: имя-отчество, гражданскую фамилию и литературную. Этим они только подчеркнули грубый характер подделки.
