Алексей Варламов - Пришвин
1043
Пришвин М. М. Леса к «Осударевой дороге». С. 66.
1044
Только чудо уберегло эту рукопись. Иванов-Разумник спрятал ее в стол у себя дома, при обыске она не была найдена, и впоследствии ему удалось ее вывезти и опубликовать.
1045
Впоследствии о Бухарине, которого немного знал лично, Пришвин отзывался мягче: «Нашел – наконец-таки письма Бухарина, прочел их, и оказалось, он тогда был прав и написал их как исключительно хороший человек. Надо было уничтожить письма, но мне стало неудобно делать это в то время, когда самого автора уничтожают. Да и нет ничего дурного в этих письмах! Эти письма приблизили ко мне „самого героя века“, и стало жаль его: не знал, что творил… И если он не знал, то что же знают другие? Они все хотели остаться в живых хотя бы только для того, чтобы всю жизнь смотреть из-за (тюремной) решетки… Вот что надо человеку и чем он может удовлетвориться, и вот как мила жизнь…» (Пришвин М. М. Дневник 1938 года. С. 116).
1046
Пришвин М. М. Дневник 1937 года. С. 160.
1047
Там же. С. 160.
1048
Пришвин М. М. Дневник 1938 года. С. 131.
1049
Вероятно, речь идет о Зое – младшей невестке Пришвина. О ней остался замечательный пассаж из книги А. С. Пришвина, который я хочу привести, чтобы показать, насколько Михаил Михайлович, очевидно получающийся в моем повествовании слишком серьезным и печальным, на самом-то деле был или хотя бы бывал веселым и остроумным:
«Шутил он и над Петькиной невестой Зоей.
– Понимаете, – говорил он серьезным тоном, – иду я по Комсомольской улице. Задумался. Вдруг слышу где-то над собой голос: «Здравствуйте, Михаил Михайлович!» Поднимаю глаза, вижу – ноги. Выше поднял глаза: опять ноги. Задрал голову вверх: батюшки святы – все ноги! Я уже отчаялся увидеть что-нибудь иное, как вдруг слышу где-то над собой женский голос: «Это я, Михаил Михайлович, Зоя…» Тут задрал голову совсем вверх и разглядел действительно миловидную девушку» (Пришвин А. С. Хозяйка таежной речки. С. 463).
1050
Пришвин М. М. Дневник 1937 года. С. 166.
1051
Во время войны, вскоре после оккупации Царского Села немцами, Разумник Васильевич с супругой (урожденной Оттенберг, дочерью немца-лесничего из Владимирской губернии) покинули Россию. Некоторое время они находились в лагере в Литве, а потом оказались в Германии, где начался последний период жизни Иванова-Разумника. Об этих перипетиях ничего не знали не только Пришвин или дочь Иванова-Разумника И. Р. Иванова, но даже советские власти, объявившие в 1952 году, то есть шесть лет спустя после смерти критика, всесоюзный розыск Иванова Р. В. В Дневнике Пришвина за 1950 год содержится запись (где из осторожности не называется Разумник Васильевич, и, возможно, это обстоятельство сбило с толку комментаторов, указавших в примечаниях, что лицо И. Ивановой не установлено), показывающая, что писатель принимал близко к сердцу судьбу своего друга, не переставал о нем думать и встречался в Дунине с его дочерью: «И. Иванова вчера рассказывала о том, как она рассталась с родителями в 1943 году (точнее, в 1941-м. – А. В.). Она была в Ленинграде, они в Детском Селе. Они рвались к ней, но пропусков не давали (на самом деле Р. В. хотели выслать за пределы области как неблагонадежное лицо, а может быть, даже и арестовать, и только то обстоятельство, что его дочь служила в Красной армии, его спасло, об этом подробнее в комментариях к „Тюрьмам и ссылкам“. – А. В.). Наконец, объявили в Детском Селе, что немцы подходят, но поездов уже не было, и все, кто мог, пошли пешком. Родители ее в это время были очень слабы и держались друг друга, как попугаи-неразлучники. Варвара Николаевна была совсем седая, белая, у него последние волосики стали белые. Ина полагает, что они пошли и не дошли… Слова коснулись сердца, и легла на душе тень мысли, и по этой тени явились догадки о встрече нас всех. А если иначе, то какое злодейство эта наша жизнь…» (21.9.1950. Пришвин М. М. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. С. 530).
1052
Пришвин приводит удивительно трогательную в своем нахальстве подробность творческого поведения Алексея Толстого. Во время награждения писателей орденами, когда Пришвина не позвали в президиум, «Толстой, – записал Пришвин, – пришел, прямо сел в президиум, и после, как сел, Фадеев объявил: „Предлагаю дополнительно выбрать Толстого“. Все засмеялись – до того отлично он сел. И даже мне, обиженному, понравилось» (Пришвин М. М. Дневник 1939 года. С. 149).
1053
Пришвин М. М. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. С. 319.
1054
Там же. С. 113.
1055
Ср. также: «Достоевский – Толстой и Чкалов – Громов: те с Христом, эти с бомбами. И как это могло выйти из одной и той же страны» (Пришвин М. М. Дневник 1937 года. С. 161).
1056
Удивительно стилистическое совпадение этой записи с речью Пришвина на оргпленуме Союза писателей в 1932 году, только там было не «они», а «вы» в значении «я».
1057
Там же.
1058
Замечательно, что в письме к Менделеевой Пришвин написал о том, что «глаза на отдельный вполне самобытный и независимый (относительно) уголок души, в котором находятся истоки красоты» открыла ему Ефросинья Павловна. Не просто представить, чтобы Павловна могла так вычурно выражаться, но именно в это время, в июле 1937 года (сразу после получения московской квартиры) Пришвин принял окончательное решение, касавшееся их затянувшейся на десятилетия жизненной драмы, некогда начавшейся со случайной связи: «С завтрашнего дня я начинаю это одиночество, которое будет вступлением к будущему одинокому житию в деревне. Надо уйти как подготовил. Надо проститься, надо расстаться, не оскорбля прошлого» (Пришвин М. М, Пришвина В. Д. Мы с тобой. С. 6). Таким образом, ссылка на Павловну звучала как своеобразное покаяние и прощание с ней.
1059
Там же.
1060
Пришвин М. М. Дневник 1937 года. С. 145.
1061
Наряду с отрицательной рецензией на «Неодетую весну» в критическом наследии Платонова имеется высокий отзыв на книгу канадского писателя Вэша-Куоннэзина «Серая Сова», которая была Пришвиным пересказана, очень любима, а в 50-е годы он даже включился в небольшую войну за доброе имя автора «Серой Совы».
1062
Пришвин М. М. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. С. 304.
1063
Там же.
1064
Там же. С. 68.
1065
