Алексей Новиков - Впереди идущие
Анна Яковлевна в свою очередь тревожилась за сестру: как живется ей? Авдотья Яковлевна отвечала беспечной улыбкой, потом вдруг задумывалась.
– Милая моя Аннушка! – говорила она. – Нам с тобой некогда размышлять о счастье. Иван Иванович каждый день твердит: «Надо спасать «Отечественные записки»…»
Дело действительно шло к катастрофе. Панаев не уставал повторять:
– Надо пригласить из Москвы Виссариона Белинского!
– Этого мальчишку-крикуна? – возражал Андрей Александрович.
– Другого пути для спасения журнала не вижу.
– Благодарю покорно за совет, – отвечал, иронически раскланиваясь, Краевский, – авось обойдемся без Белинского!
Андрей Александрович и раньше вел переписку с Белинским, но московский «крикун» каждый раз выдвигал одно и то же требование: ему нужна полная свобода мнений, с которыми он предстанет перед читателями. Сумасброд вел себя так, будто он, а не Краевский, был хозяином журнала.
Дела в журнале шли хуже и хуже. Критика была похожа на склад разношерстной ветоши. Подписка и вовсе остановилась. Дьявол разберет, что нужно подписчикам? Разве «Отечественные записки» не выходят точно в срок, не уступая «Библиотеке для чтения», прославившейся своей аккуратностью?
Случилось, однако, что владелец типографии задержал за долги готовый номер «Отечественных записок». Бледный, но полный достоинства, Краевский бросился в типографию. Он расплатился с типографщиком тысячью журнальных книжек, но «Отечественные записки» вышли в срок!
В тот день надо бы Анне Яковлевне Краевской быть особенно внимательной к мужу. Но, едва начав переодеваться, Андрей Александрович застыл в неподвижности.
– Что это такое?! – спрашивает он, и в голосе его слышатся истерические нотки. Он только что чуть не умер от унижения, ведя постыдный торг с бесчувственным типографщиком, а Аннет, любимая Аннет перепутала его домашние туфли! Сколько же раз нужно повторять, что он любит туфли, отделанные мехом!
Покорная Аннет бросилась разыскивать любимые туфли…
А Иван Иванович Панаев твердил и твердил о Белинском. И Краевский наконец сдался.
Появление Белинского в Петербурге насторожило столичных триумвиров.
– Это вы привезли из Москвы бульдога Белинского, чтобы травить нас? – спросил при встрече с Панаевым Фаддей Венедиктович Булгарин.
Каждый раз, когда Виссарион Григорьевич вспоминает этот рассказ Панаева, он удовлетворенно улыбается:
– То ли еще получат, подлецы!
…Идет третий год работы Белинского в «Отечественных записках». Принимая своего главного сотрудника, Андрей Александрович неизменно приветствует его словами:
– Сердечно рад видеть вас, почтеннейший Виссарион Григорьевич!
Потом, рассматривая статьи и рецензии заведующего критическим отделом, редактор-издатель «Отечественных записок» одобрительно кивает головой.
– Каждую строку вашу, Виссарион Григорьевич, читатели прочтут с истинным удовольствием. Кто в этом усомнится? Имею, однако, к вам доверительный разговор. Я начертал на знамени «Отечественных записок» неустанную борьбу с торгашеским триумвиратом и никогда не положу оружия. Но зачем писать о них так часто? Сегодня – Булгарин с Гречем, завтра – Сенковский, а там – опять Булгарин. Есть по этому поводу мудрая поговорка, излюбленная французами: «Ничего слишком!»
– Не знаю, каких поговорок придерживаются французы, – отвечает Белинский, – но хорошо помню, как во время оно они рубили негодяям головы на гильотине.
Андрей Александрович опасливо оглянулся, как будто хотел еще раз убедиться, что в кабинете нет никого из посторонних.
– Шутник же вы, Виссарион Григорьевич, хотя признаюсь, что у нас в России могут приключиться с шутником непоправимые беды.
– Да я вовсе не шучу, – серьезно подтвердил Белинский, – а коли говорить о России, то, может быть, было бы полезнее действовать не пером, но топором.
– По примеру, стало быть, Емельяна Пугачева?
– История знает много поучительных примеров. Народ тоже учится, Андрей Александрович!
– Народ, Виссарион Григорьевич, предан монархизму, – Андрей Александрович еще сохранял видимое спокойствие. – Я говорил и буду повторять, что просвещение прежде всего необходимо нашему народу, в нем залог будущих перемен и разумной свободы.
– Свободу тоже разно понимают разные люди… Других дел у вас ко мне нет?
– Нет… Но есть за вами, Виссарион Григорьевич, немалые долги по журналу. Не смею торопить, однако буду усердно вас просить.
После ухода Белинского Андрей Александрович отдавался тревожным размышлениям. Странные дела творятся в «Отечественных записках» с тех пор, как появился здесь Белинский. Почему отходит в сторону князь Вяземский и все замкнутее становится при встречах осторожный Плетнев? Почему милейший Владимир Федорович Одоевский все реже заезжает для душевной беседы? Кто в этом виноват? Давным-давно нет и помину об участии в «Отечественных записках» почтенных москвичей, а профессор Погодин прямо указывает в дружеских письмах на пагубную для «Отечественных записок» деятельность Белинского.
Впрочем, о том же говорят уважаемые люди в Петербурге. Цензура умеряет, конечно, разрушительный пыл критических статей, появляющихся в «Отечественных записках», но и в цензуре начинают посматривать на Андрея Александровича без прежней благосклонности. Андрей Александрович чувствует, как нарастают вокруг него настороженность и опасливое отчуждение. И все из-за него, Белинского!
«Да кто же хозяин в журнале? – задает себе вопрос редактор-издатель. – Я или он?»
Появились в журнале и москвичи, но какие! Некий Николай Огарев, отбывавший ссылку по политическому делу, или Искандер, он же Александр Герцен, угодивший из одной ссылки в другую. Нечего и спрашивать о направлении мыслей этих молодых людей. А Виссарион Григорьевич отыскивает новых автором и для «Смеси» и для отдела наук, и, конечно, тоже с «направлением». Весь журнал, оказывается, начиняют «направлением».
– Ничего слишком! – решительно повторяет Краевский. – Пока распоряжается в «Отечественных записках» Виссарион Белинский, не будет мира ни с кем.
Редактор-издатель углубляется в приходо-расходные книги, которые ведутся в конторе «Отечественных записок» с примерной аккуратностью, и долго не верит собственным глазам. Подписка заметно двинулась вверх. Выплачены неотложные долги. Андрей Александрович не подписывает больше векселей. Он не унижается ни перед типографщиком, ни перед бумажными фабрикантами.
Когда Андрей Александрович Краевский возвращается домой, жена не слышит от него прежних душераздирающих жалоб. Теперь он сетует только на всеобщее возмущение журналов против «Отечественных записок». Но кто же в этом виноват? Ведь дело уже дошло и до грозного окрика в «Северной пчеле». Мысли критика «Отечественных записок», заявляет Булгарин, весьма сходны с теми, которые мог бы высказать только враг и ненавистник России, играющий на руку иностранным державам!.. Многоточия и восклицательные знаки, которыми уснащал свои писания Фаддей Венедиктович, оставляли полный простор для вывода о том, какими коварными средствами пользуются иноземные завистники России.
