Александр Яковлев - Руал Амундсен
Де Герлах рассердился:
— Вы опять о том же?! Я запретил готовить падаль. И никаких разговоров!
Кук и Амундсен не смели спорить: слово начальника экспедиции — закон. Приходилось молчать и ждать дальнейших событий.
Не прошло и трёх суток, как Данко позвал доктора к себе в каюту.
— Посмотрите, доктор, что со мной. У меня опухли ноги.
Кук осмотрел его. Признаки цинги были явными.
— Единственное средство спасения — тюленье мясо. Будете есть тюленя? — спросил Кук.
Данко сделал брезгливую гримасу. Кук пытался его уговорить:
— Смотрите, друг! Ваша брезгливость доведёт вас до беды. Вы вконец расстроите здоровье.
Но Данко был непреклонен:
— Нет, нет, доктор! Не говорите мне об этом!
Кук и Амундсен видели, что Данко слабеет с каждым днём. Он лежал хмурый и печальный. Сильнее всех он тосковал по родной Бельгии. Болезнь развивалась стремительно, и уже в начале июня — первого зимнего месяца — Куку стала ясно: Данко обречён на смерть.
Грустно было доктору и Амундсену стоять у постели больного и не иметь возможности ему помочь.
В середине июня Данко умер.
Навсегда осталась в памяти Амундсена картина похорон Данко. В кают-компании над покойником прочитали молитвы. Кук сказал короткую речь. Тело Данко положили в мешок, привязали к ногам чугунный груз и молча понесли с корабля на лед, чтобы там опустить в прорубь. Все, кто ещё мог ходить, пошли проводить покойника в последний путь. Ночь была чёрная, бушевала метель, и факелы пришлось защищать от ветра кусками парусины.
Плотным кольцом все столпились у проруби. Покойника подняли над прорубью стоймя и постепенно стали опускать в воду. Будто живой, уходил Данко всё ниже и ниже. Вот только контур головы виден над прорубью. Вот и голова исчезла: Данко ушёл в пучину.
Придавленные тоской и тревогой, люди молча вернулись на корабль. Похороны произвели на всех угнетающее впечатление, и многие думали: «Не за мной ли очередь?»
После похорон ещё один матрос сошёл с ума. Его помешательство было буйным, он не подпускал к себе никого, отказывался от пищи и через несколько недель умер. Этот случай ещё сильнее, чем смерть Данко, потряс всю команду. Теперь цингой болели почти все. Начальник экспедиции де Герлах и капитан Лекуант тоже похварывали и, наконец, свалились оба. Они лежали в полутёмной каюте начальника, неподвижные, как брёвна. Де Герлах быстро ослабел, и однажды, когда к нему пришёл доктор Кук, он сказал хриплым голосом:
— Позовите свидетелей, доктор. Я хочу сделать завещание.
— Завещание? — удивился Кук. — Вы малодушествуете! Не теряйте надежды.
— Перестаньте, доктор, — сердито проворчал де Герлах. — Вы видите, что я и капитан больны смертельно.
Чтобы не раздражать больного, доктор позвал Амундсена, механика Виктинга, второго штурмана Бруля, которых ещё не осилила цинга. Когда свидетели вошли в каюту, доктор плотно закрыл двери: он не хотел, чтобы кто-нибудь из команды мог узнать о том, что здесь происходит. Если сам начальник готовится к смерти, тогда весь экипаж подумает, что положение безнадежно.
Де Герлах слабым голосом начал диктовать:
«Находясь в здравом уме и твёрдой памяти...»
Доктор Кук, наклонившись над столом, записывал его слова. Измождённое бородатое лицо начальника экспедиции тянулось к столу. В глазах де Герлаха было отчаяние. На соседней койке ворочался капитан. Он тоже вытянул шею и смотрел, как пишет доктор. А три свидетеля, закутанные в куртки из мохнатых шкур, молча стояли вокруг стола. Слабый свет лампы освещал их мрачные лица.
— Я тоже хочу сделать завещание, — сказал капитан, когда де Герлах кончил диктовать.
Доктор переглянулся с Амундсеном.
— Вам-то совсем рано! — сказал доктор.
— Нет, нет. Я чувствую, смерть близка. Пишите.
Кук снова наклонился над столом, положив перед собой чистый лист бумаги. Капитан диктовал еле слышно.
— Подпишитесь! — сказал доктор и пододвинул бумагу к Амундсену.
Амундсен расписался. За ним поставили свои подписи механик Виктинг и штурман Бруль. Всё было сделано по закону.
— А теперь... пусть команду над судном и экспедицией примет Амундсен, — сказал начальник экспедиции. — Вы не возражаете, капитан?
— Да, да. Я согласен, — подтвердил капитан.
Кук записал распоряжение в вахтенный журнал и подал его капитану и начальнику экспедиции.
Де Герлах и Лекуант расписались. Доктор подал вахтенный журнал Амундсену.
— Примите команду.
Это была ответственная минута в жизни Амундсена. Он — начальник полярной экспедиции! Но нет, он и виду не показал, что волнуется: молча расписался, и все, не говоря ни слова, вышли из каюты.
— Итак, дорогой Амундсен, дело теперь за вами, — сказал доктор, когда закрылась дверь в каюту капитана. — Надо спасать людей.
Амундсен положил руку на плечо Бруля.
— Слушайте, Бруль! Немедленно вызовите всех здоровых матросов наверх.
— Есть позвать всех здоровых наверх! — улыбаясь, проговорил Бруль и поспешно пошёл в кубрик к матросам.
На палубу поднялись только четыре матроса, Бруль и Виктинг. Все остальные были больны.
— Мы спустимся на лёд и выкопаем из снега убитых тюленей и пингвинов, — негромко сказал Амундсен. — Джемс, скажи коку, чтобы он сейчас же растопил печь. Сегодня у нас будет обед из свежего мяса.
Джемс весело откликнулся:
— Есть сказать повару, чтобы растопил печь!
Он побежал в камбуз, а три матроса, Бруль, Виктинг, доктор Кук и Амундсен, захватив лопаты и топоры, спустились на лёд. Метели нанесли вокруг корабля горы снега. Туши тюленей и пингвинов были спрятаны в снегу возле носа корабля. Амундсен шёл впереди с фонарём в руках. Остановившись у какого-то длинного сугроба, он бодро сказал:
— Приступайте. Нынче мы пообедаем на славу!
Матросы весело принялись за работу. Им помогали Амундсен и Кук. Чтобы добраться до тюленей, пришлось вырыть в снегу длинный коридор. Амундсен сам вырезал из тюленьих туш лучшие куски мяса и приказал отнести их в камбуз.
Через час был готов обильный и вкусный обед. Все, кто в состоянии был дойти или доползти до кают-компании, сидели за столом и ели будто наперегонки: консервы так всем опротивели, что жареное тюленье мясо казалось лакомством.
Потом доктор и Амундсен накормили тех, кто не смог прийти к столу.
И, наконец, доктор отправился в каюту капитана с блюдом, доверху наполненным мясом. Что там произошло, он не рассказал. Но назад в кают-компанию он пришёл улыбающийся — в руках у него было пустое блюдо.
Этот обед будто воскресил всех. Люди заговорили живее, громче. Было похоже, что они дождались праздника.
